На этом успехи восставших закончились, вскоре стянутые в центр Москвы превосходящие их численно части красногвардейцев и преторианской гвардии Ленина из отрядов латышских стрелков утопили восставших эсеров в крови. Вскоре захваченные эсерами здания были отбиты, а взятые ими в заложники Дзержинский и его товарищи освобождены, к обеду 7 июля остатки повстанцев во главе с Поповым разгромлены и рассеяны в районе Курского вокзала. Политическое крыло эсеровской партии ПСР(л), окрыленное первыми успехами восстания и временным захватом Лубянки, опрометчиво явилось на съезд Советов диктовать большевикам свою волю, где все триста с лишним эсеров, включая весь состав ЦК их партии, были арестованы ленинской гвардией и объявлены заложниками на случай атаки их сторонников на Кремль. На этом, собственно, восстание и закончилось, 9 июля большевики объявили об изгнании левых эсеров из всех Советов и из Совнаркома, в стране с этого дня на десятилетия установилась однопартийная система коммунистической партии.
Как известно, зампред ВЧК Александрович, командир вооруженного особого отряда ВЧК Попов, руководивший налетом эсеров на Лубянку чекист-эсер Жаров и еще 10 активных участников мятежа из числа сотрудников ЧК сразу после разгрома восстания были расстреляны своими вчерашними товарищами. Многие левые эсеры были в июле 1918 года осуждены, и последняя партия – союзник большевиков была загнана в подполье. Сами непосредственные убийцы графа Мирбаха скрылись в этой суматохе. При этом лично убивший посла Блюмкин осенью 1918 года покаялся в содеянном и объявил себя большевиком, восстановившись на службе в ЧК, где пребывал затем до очередного зигзага своей лихой судьбы, когда в 1929 году бывшие соратники все же арестовали и расстреляли его, уже как троцкиста.
Это фактическая сторона выступления эсеров 6 июля 1918 года и каноническая его версия, долгие годы считавшаяся в советской исторической науке единственно верной. В последнее время вокруг нее все больше споров и вопросов, навеваемых некоторыми странностями во всей этой истории. Здесь и почти очевидная обреченность затеи левых эсеров с восстанием при явном силовом превосходстве большевиков. И некоторая несерьезность их действий, включая подозрительно быстрое освобождение живыми и невредимыми Дзержинского, Лациса, Смидовича и других заложников-большевиков. И наивное и почти добровольное явление ЦК левых эсеров на съезд в заложники. И непонятная мягкость к убившему германского посла и почти спровоцировавшему войну с Германией террористу Блюмкину.
В конечном итоге у части исследователей вызревает конкретный вопрос: не было ли здесь откровенной провокации ленинской власти и ее ЧК, умышленного подталкивания левых эсеров к неорганизованному выступлению для быстрого их разгрома и установления однопартийной диктатуры большевиков? Выдвигаются смелые гипотезы о том, что Блюмкин с самого начала выполнял задание агента-провокатора от ЧК в стиле Азефа прошлой царской охранки, за что и пожалован затем прощением и службой в органах советской госбезопасности. Что и эффектный выезд Дзержинского с несколькими сопровождающими в отряд эсера Попова и его недолгий безопасный плен у восставших – красивая инсценировка и часть театра провокации. Полагают возможным и сознательную организацию в рамках этого плана убийства Мирбаха, задаваясь вопросом: действительно ли подпись Дзержинского на блюмкинском мандате была подделана и не был ли столь стремительно расстрелян зампред ВЧК Александрович как опасный свидетель гигантской провокационной операции?
При детальном рассмотрении всей этой истории такая версия масштабной провокации всего эсеровского восстания в июле 1918 года все же не выглядит слишком правдоподобной. В моральном плане преград к такому образу действий у большевиков и дзержинской гвардии первого состава ЧК, возможно, и не было. В тот же год чекисты на местах уже создавали кое-где по России методом полицейской провокации «контрреволюционные заговоры», используя их для организации масштабных репрессий «контры» в своем регионе. А Дзержинский, Петерс и многие другие первые руководители ЧК до революции были деятельными подпольщиками, детально знакомыми с методом провокации царской охранки и хорошо освоившими различные приемы контрпровокаций. А по сути – тех же провокаций со стороны подполья, ими до 1917 года чаще увлекались террористы-эсеры, но и их было немало в ЧК после Октября. Начав работу ВЧК с полного отрицания метода провокации (а при Ленине даже угрозыск в Наркомате внутренних дел поначалу наивно отказывался от работы с тайной агентурой), чекисты первого призыва, в отличие от чинов царской охранки, не провозглашали гордо лозунг: «Главное орудие сыска – агентура и кулак», по крайней мере вслух и напоказ. Но в реальной практике прибегнуть к провокации через тайную агентуру вполне могли, со временем обучились этому не хуже предшественников из охранки.
Смущает техническая сторона исполнения такой громоздкой операции еще молодой и строящейся почти с нуля спецслужбой, будь все же такая иезуитски коварная операция осуществлена и до сих пор не раскрыта историей. Слишком гигантская получилась бы операция со слишком идеальным исполнением для почти новорожденной службы политического сыска, еще не устоявшейся толком организационно, неоднородной в кадровом составе, в условиях тревожного хаоса нестойкой большевистской власти в 1918 году.
Здесь предъявить серьезное обвинение всей ЧК во главе с Дзержинским вряд ли удастся. Может быть, можно еще порассуждать о том, что эсеры готовили восстание, а их к нему незаметно толкнули в не самый подходящий для исполнения их плана момент, хотя бы именно за счет такого «засланного казачка», как Яков Блюмкин. Здесь возможные ответы уже давно похоронены вместе с участниками тех событий. В конце концов, сами эсеры своими действиями 6 июля создали здесь ЧК алиби. Все их действия, так похожие по краткости выступления и его начальной эйфории от успехов на то, что было за век до того у декабристов, или на то, что мы в недавней нашей истории наблюдали при событиях октября 1993 года в России, на опереточный путч не похожи. Захват Лубянки был, убийства депутатов-большевиков на улицах были, агитация латышских частей против позорного Брестского мира была, заложники в отряде Попова были, телеграммы по России с захваченного Московского телеграфа о свержении власти большевиков ушли. Мятеж вроде бы умышленно наметили на праздник Ивана Купалы, когда для любого латыша наступает святой день Лиго и когда большая часть латышских стрелков пьянствовала в казармах или за городом. И само убийство Мирбаха – типично эсеровская акция в духе всех исторических традиций этой партии, включая знаменитые бомбы «македонки» с торчащими из них запалами.
После этих летних событий партия эсеров попадает под жесткий пресс ЧК наравне с анархистами, кадетами и откровенными белыми из монархистов. ЦК партии левых эсеров практически весь арестован и рассажен по тюрьмам. В конце 1918 года ЧК в Москве ликвидирует и уже ушедший в подполье ранее центр правых эсеров, связанный с организацией офицеров Савинкова и с белыми армиями, арестовывают создавших этот нелегальный центр членов ЦК ПСР Ратнера и Алексеева. Позднее в Москве громят еще один созданный Савинковым боевой центр правых эсеров, а уже в 1921 году ликвидируют нелегальный центр арестованных членов эсеровского ЦК прямо в Бутырской тюрьме, откуда те сумели наладить связи с товарищами на воле и даже с эсеровскими «Советами вольного крестьянства» бунтующих в Тамбовской губернии крестьян Антонова.
В газетах печатаются все новые резолюции ВЧК с угрожающими формулировками о том, что «до сих пор комиссия была великодушна в борьбе с врагами народа, но, когда гидра контрреволюции наглеет с каждым днем, когда всемирная буржуазия стремится задушить авангард революционного интернационала, ВЧК, основываясь на постановлении Совнаркома, не видит других мер борьбы с контрреволюционерами, шпионами, спекулянтами, хулиганами, саботажниками и прочими паразитами, кроме беспощадного уничтожения на месте преступления, а потому объявляет, что все неприятельские агенты и шпионы, контрреволюционные агитаторы будут беспощадно расстреливаться отрядами комиссии».