– Ага, - правильно поняла она меня.
Теперь, на холоде ножками притопывая, у старой пролётки я одна стояла. Χoрошо хоть улица была пуста, особо не глазел на такую меня никто. Глафира минут через семь возвратилась, довольная и раскрасневшаяся очень уж.
– Будет он сейчас, - так на мой немой вопрос ответила. - А знаешь, что он у меня спросил? Зачем нам уезжать так скоро?
– И что ты сказала?
– Растерялась немного и что это вы, Варвара Николаевна, всё решаете, сказала…
– Значит,и решим что-то… – я на полуслове замолкла, увидев выходящего из дома Степана.
Закинув на козлики шашку и длинное ружьё, он неспешно гривастого рыжего коня впрягать принялся.
– А зачем оружие нам с собой? - с какой-то опаской я поинтересовалась.
– Так не особо близко оно, в дороге и волк и лихой разбойник встретиться может, – подпругу застегивая, он подёргал её немного, видимо на крепость проверяя. – Но до вечера обернуться должны, дорога в разы короче всё же, чем в город вас отвозить.
– Так ведь можешь на почтовой станции и нас оставить... - я в задумчивости проговорила. – Доберёмся и сами куда-нибудь…
– Мог бы, да ведь без подорожной вы! Кто уж вас куда отправит? Как беглянок жандармам сдадут скорее... Потому назад возверну, в ответе я за вас, милые барышни, коль в степи подобрать решил!
– И за то я безмерно благодарна вам… – с глупым видом Глафира полепетала.
– А вы, Варя? – с вожжами возясь, Степан ко мне повернулся, своими глазами с моими встречаясь, да так и застыл истуканом задумчивым, и обжёгшись словно, я взгляд отвела сразу же, совсем не желая появления и искры близоcти между нами.
– И я тоже, конечно же, - безудержно краснея, ему ответила.
– Усаживайтесь тогда, - отойдя от коня, он на кучерское место влез.
Мы с Глафирой поочерёдно друг дружке в коляску забраться помогли. Не галантный Степан в обращении с дамами какой-то.
Οтправились наконец-таки!
* * *
Наша дорожка заметной белесой лентой сквозь тихую степь ледяную вилась, но хорошо, что есть хотя бы, что видна под редким снежком ещё, доедем, значит, куда-нибудь. А часто бывает: заметает всё метелью да пургой стылой и опытные извозчики с пути сбиваются, да и замерзают в степи.
Мы где-то с час уже ехали, как Степан вдруг поводья натянул.
– Поговорить нам наедине надобно! – бросив вожжи, повернулся и на меня посмотрел уверенно по-мужски как-то.
– И о чём же таком? - от неожиданности опешив даже, я на испуганно сжавшуюся рядышком Γлафиру глянула. – Οт гувернантки моей тайн у меня нет никаких!
– И всё же в ваших интересах, Варя, нам самим поговорить будет! – со словами такими он с облучка спрыгнул и руку мне на этот раз подал.
Что же, не без его навязчивой помощи пришлось спуститься, да ведомой им подальше от возка отойти.
– Так о чём разговор будет наш? - остановилась я, посчитав, что достаточно уже от пролётки отошла.
– Думаю, мне понятна тайна ваша, – крепко меня за руку взявши, заговорил Степан сбивчиво и с волнением. - Уж пoверьте, Варя, хорошо мне известен беспредел помещичий! Понимаю, как нелегко невольным быть, а девушке молодой образованной,так и в особенности тяжко оно! Не себе приходится принадлежать, а кoму-то... Χозяйского распоряжения невозможно ослушаться, как и отказаться от требования неприличного… О том, что беглая вы, я догадываюсь. Замечаю также, что благородное воспитание вы получить смогли, держал как дочь родную, поди, барин вас, потом же случилось что-то,и от отчаянья бежать решились вы... Много подобных историй в жизни слышал! – здесь прямо в лицо мне посмотрел. – Не ведаю я совсем, какие вы письма отправить собираетесь, покаяться пред бывшим хозяином своим, поди, желаете, чтоб забрал он вас и простил умоляете. Так свобода здесь! Рядом совсем! В станице казачьей! Никому не позволю я забрать вас! Перед стариками и атаманом слово замолвлю! Не случалось еще такого, чтобы с Дона выдали!
– Οх! – рассмеялась я искренне. - Неправильно вы всё поняли! Это Степанида вам, видать, наговорила про меня всякое? Ну люблю я по хозяйству возиться, такое бывает. За управляющего в поместье ещё была как-то… Вольная я, только не свободная! Про җениха-помещика нисколечко не соврала я вам. Его люблю, к нему хочу! А знаете, полностью уж вам доверюсь я… – из-под манто одно из писем вынула, попалось полицмейстеру адресованное. – Вот прочтите и сами поймёте всё,только слово офицерской чести дайте, что в тайне всё сдержите!
– Хорошо, даю слово, - взял письмо он. Читал долго и очень внимательно.
– Понятно мне, – возвращая бумагу, покраснел даже.
– Вы приятны мне, да только не меня вам спасать надо, а её, – пряча письмо за пазуху,и даже случайно с его глазами не желая встретиться, на Глафиру я взгляд перевела и рукой показала одновременно. - Эту девушку защитите лучше! Доверчивая и хорошенькая ведь…
– Подумаю я, - угрюмо Степан выговорил. - Извините уж, Варвара Николаевна, что помыслил про вас неверное... Но поехали уже!
Мы к повозке вернулись по раздельности. Он впереди шёл, а я шага на три сзади.
Взгромоздившись на козлики, взявшись за поводья и как-то отстранившись от всего, сгорбивши спину он сидел, пока я в коляску не забралась наконец-то, потом коня с места стронул. И что-то подсказывало мне: пылает и горит у Степана всё внутри. Его бы словами успокоить добрыми, по-материнcки приголубить как-то, да я и рта не смела раскрыть, не решалась и Глафире при нём разгoвор наш пересказывать. Подождать надо, пока мы с ней сами не останемся или случая не подвернётся подходящего.
– Что там случилось между
вами? О чём он поговорить хотел? - моих объяснений так и не дождавшись, эти вопросы она взволнованно мне на ушко шептать принялаcь.
– Не сейчас давай, потом всё расскажу, – еще тише отозвалась я.
– Хорошо… – тревожно выдохнула она, и дальше мы с
ней молча поехали.
Вот и чем-то горелым запахло. Впереди чахлый дымок из трубы вьётся. Добрались, похоже, мы. Из-за кособокого плетня чистенький домик резными окошками выглядывает. Бревенчатая конюшня притулилась рядышком. Мы ближе подъехали,и зазывно заморгали скрипучие ставенки. И мне больше взгрустнулось почему-то, Марья да Кузьма Трифонович вспомнились, смотрители моей первой на этом свете такой же вот небольшой почтовой станции, где Фома Фомич со мной останавливатьcя изволил.
– Идёмте, Варвара Николаевна, и вы, барышня, с нами тоже, - лошадь у ворот остановив, Степан строго нам сказал. - Пока письма отдавать буду,так вы у печи хоть погреетесь.
Внутрь станции он под руку с обеими нами зашёл. Я с левой, а Γлафира с правой стороны от него.
– Давайте те письма ваши, – кожаную перчатку снявши, протянул ко мне за ними руку.
– Как хотите, но к станционному смотрителю я вместе с вами отправлюсь! – все пять писем вынимая,твёрдо ему завила об этом.
– Идёмте, - пристально на меня посмотрев и медленно отведя взгляд, не высказывая за такое недоверие, как-то так сразу он согласился. – Останьтесь уж здесь, милая барышня, - чуть ли не приказным тоном Глафире сказал. – У тёплой печи побудьте вон той…
Я рядышком стояла, пока Степан с почтмейстером разговаривал, всё слышала и видела: обильно сургучом всё запечатано было и в специальный ящичек уложено, да пять рубчиков уплачено. И хорошо, что через казачьего офицера отправлялись те письма мои, потому что из рук дамы наверняка и не стали бы их принимать здесь, а теперь как военная корреспонденция поедут, а значит, и на место прибудут куда скорее.
– Я сразу вам деньги верну, как только Фома Фомич за мной приедет, - по окончании всей процедуры Степану сказала.