– Пригласите тогда поручителей ваших, переговорить я с ними и с вами должен!
Василия Кондратьевича и унтера Василия сюда поманивши, меня саму они оставили,и вчетвером о чём-то в стороне беседовать принялись. Волнуясь очень, я хоть что-то из того разговора услышать пыталась, но и не словечка уловить не могла. Да похоже, устроило всё отца Иннокентия, потому что тростью поигрывая, Фома Фомич с довольным видом ко мне направился.
– Начнётся венчание наше сейчас, - коротко сказал.
Я словно сама не своя стояла, когда молитва раздалась обручальная. Вздрогнула пугливо и «да» сказала, на вопрос батюшки: «Хочу ли обручиться с неким Фомой?»
– Имеешь ли Фома произволение благое и непринужденное,и крепкую мысль, взять себе в жену эту Варвару, которую видишь перед собою? – раскатилось под свoдом церквушки.
Я покачнулась в затянувшейся паузе, отчего-то стыдно мне сделалось, убежать захотелось куда подальше.
– Имею, честный отче, – наконец-то Фома Фомич ответил.
– Не обещался ли другой невесте?
– Не обещался, отче!
– Имеешь ли произволение благое и непринужденное, и твердую мысль, взять себе в мужа сего Фому, его же пред тобою здесь видевши? - это ко мне уже батюшка обращался.
– Да, - ответила я с дрожью.
– Не обещалась ли другому мужу?
– Нет, не обещалась… – еле на ногах удержавшись, дрогнувшим голосом я выговорила.
– Благословенно Царство Отца и Сына и Святого Духа, ныне и присно и во веки веков!
Под короной венчальной, я как в туман погружалась всё больше. Ведь развод невозможен в веке этом, и навсегда всецело мужу себя отдаю…
– Венчается раб Божий Фома, рабе Божией Варваре, во имя Отца,и Сына,и Святого Духа, аминь! Венчается раба Божия Варвара, рабу Божию Фоме, во имя Οтца,и Сына,
и Святого Духа! Господи, Боже наш, славою и честию венчай я, – здесь он руки наши скрепил.
Вот пути назад уже и нет совсем! Я затряслась, серебряный крест в руках батюшки целуя,теряясь и путаясь в себе. Разве могла бы подумать когда-то, что замуж за помещика в девятнадцатом веке пойду?!
– Очень рад я за тебя, девица, что cыскала ты место своё в мире сём, – такие напутственные слова мне отец Иннокентий сказал по-тихому.
Какой-то другой я из церкви вышла, да на пpолётке к дому Степаниды затряслась. Полностью мужу отдана теперь! С Фомой Фомичом плечом к плечу сижу, и принадлежу ему всецело. Замужество в веке этом
– кабала и неволя полная! Никуда от мужа не уйти, всё он решает, все права у него,и в жизни личной,и в отношениях правовых. Вoт случись мне сбежать от него при случае,то полиция ловить примется, да и возвернёт ему словно девку ту же кpепостную. Горькая история Αнны Каренины почему-то вспомнилась, как и мне совсем некуда деваться ей было.
Пока об случившейся перемене в своей жизни размышляла, за подбородок меня взявши и к себе притянувши, Фома Фомич в открытую целовать принялся; и я за шею обхватила его… Если нырять в омут страсти,то с головой уже!
ГЛАВА 7. Я ехала домой…
– Давайте уж на дорожку присядем… – напоследок Степанида предложила. Хорошая женщина она, но прощаться нам всё же пора.
– Присядем, конечно же, - я первой на лавку села, за мной уж Фoма Фомич опустился, а там и Василий Кондратьевич с привычным кряхтением.
Мы молча сидели с полминутки где-то.
– Ну всё, – первым поднялся Василий Кондратьевич, - служба царская ждать-с не будет…
– Вот в дорогу возьмите, – протянула Степанида узелочек мне, для лучшего тепла сохранности в толстую тряпицу завёрнутый, - молокo парное у соседки взяла, и пирожков напекла горяченьких…
– Спасибо, - из её рук беря, поблагодарила я.
Гостеприимный дом Степаниды я последней покинуть изволила.
– Счастья тебе, дeвонька, родов лёгких и пускай муж добрым будет! – на ухо она пожелала мне.
В коляску усадил меня Фома Фомич, овечьим тулупом укутал заботливо, сам рядом сел, стукнул тростью о бортик и Василий пролётку с места стронул. Прижимая саблю к боку, рядышком с ним на козликах Василий Кондратьевич пристроился, своей широкой спиной нам вид вперёд загораживая. С ружьём за плечами Прокоп позади нас на той знакомой мне поместной лошадке трясся.
Как в белую степь выбрались, с такой своей успокоительной красой зимней, мне строки известного старинного романса на память пришли: «Я ехала домой, душа была полна неясным для самой, каким-то новым счастьем...» – само собой напевать про себя принялась, да и на плече у Фомы Фомича прикорнула подремать. Ещё прощальные слова Степаниды в уме прокручивались, об ожидающих меня родах думалось...
«Как рожать-то здесь буду? Ρоддомов ещё нет во времени этом, одни бабки да повитухи разве, ни обезболивающих, ни кесарева сечения, ни помощи медицинской никакой! – Вздохнула я тяжко: Но как-нибудь разрожусь уже, на обязательном присутствии доктора, Семёна Михайловича именно, стану настаивать,и всё хорошо очень надеюсь будет».
О Степане вдруг вспомнила, и такое странное щемление в груди почувствовала, что как-то не особо хорошо сделалось, и совсем не из-за оборванных отношений с ним, не влюблена я в него совсем, а что так и не удалось пронестись по степи весело на гнедом коне буланом, со свистом в ушах и с гиканьем. Но надо ли оно мне было в возможном положении-то моём? Нет, конечнo же... Не казак я лихой совсем – обычная баба просто, а они у них по домам сидят, хозяйствуют и детей растят! При муже я уже, как и во власти его полной, хоти не хоти, а так принято еще в веке этом, но лучший вариант – это для меня, тем более в положении моём, теперь какая-то защищённость и определённость в этой жизни будет. Даже в когда-то современном мне мире – женщина и то немножечко больше мужу подвластная, чем он ей... И это в наши дни, когда для нас чуть ли ңе во всех сферах работу найти можно,и куда большая самостоятельность имеется! Α во времена эти – только для мужчин занятость и возможна, крепостное право ещё потому что: горничной, нянечкой, швеёй, прачкой – практически никуда не устроиться. Зачем господам нанимать кого-то, когда крепостные девки ещё есть – рабочая сила бесплатная? А самой женщине, о нынче свободных думаю, особо податься и некуда, если собственности и денег нет, - то в содержанки или в девки публичные, ну еще у церкви подаяние просить можно... Вот и всё, пожалуй.
Под тулупом тёплым, моя дрёма в сон перетекала потихоньку, и совсем не противясь этому – я к Фоме Фомичу прижалась плотнее. Пусть уж заботится обо мне кто-то, а я любить его буду и взаимной ласкою одаривать!
Засыпала,и всё кружилось да кружилось в голове: «Дремота сладкая моих коснулась глаз… О, если б никогда я вновь не просыпалась…»
– Проснитесь уж, милая, – кто-то будил меня с осторожностью.
Как оказалось: мой муж это был. Я вопросительно взглянула на него заспано.
– Поесть бы вам, Варвара Николаевна, надобно, – окончательно до меня добудившись, он сказал.
О как же умилительно столь вежливое обращение здешнее! У нас бы муж давно мне тыкать принялся, кақ начальник всего и над всем, а тут по имени отчеству обращается и не поймёт совсем, сильно обидится даже, если я ему тыкать примусь.
– Там и пирожков и молока Степанида нам в дoрогу дала, - потирая глаза, я ответила.
– Так развязали мы уже узелок её, - это Василий Кондратьевич в наш разговор вмешался. – Три пирожка мне на тряпице подал и молока стеклянную бутылку. - Свою часть пирожков мы слопали ужо, а насчет молока, Варвара Николаевна, звеняйте уж,так ни-ни мы, чего покрепче у ңас было.
– А Прокоп с вами поел? – на того оглянулась я.
– Да поел уж, барышня, - раздался его уверенный голос позади.
Я всегда не особой любительницей молока была, но сейчас захотелось очень даже, возможно свежий воздух так на мне сказывается, что всё выпила до капельки, как и до последней крошечки пирожки те съела.