У входа в пивной зал перед Ставросом внезапно выросла стройная, подтянутая фигура пристава.
— Отправляетесь? — небрежно спросил он.
— Отправляемся, господин начальник! — громче, чем следовало, ответил Ставрос.
Пристав кивнул и вернулся в зал.
Столики вокруг дансинга были заняты, но он даже не посмотрел туда. Рядом с оркестром стоял отдельный столик, откуда хорошо просматривалась гавань. Пристав заботливо обмахнул стул и сел.
Лодка еще стояла, привязанная у причала, но мотор уже чуть слышно рокотал. Пристав дважды пересчитал людей. Их оказалось семеро.
Почему семеро? Их должно быть пятеро, не считая Ставроса, который отвязывал канат. Наконец Ставрос бросил канат на корму и стал отталкивать лодку. Когда она отошла от причала, Ставрос ловким прыжком вскочил в лодку. Мотор заработал на полных оборотах, и лодка быстро набрала скорость.
Почему же их стало семеро? Капитан не из тех, кто возьмет на борт незаконных пассажиров. Или его подмазали деньгами?
«Все равно! — решил он. — Раз уж я отказался их преследовать, какая разница, пятеро их или десятеро. Абсолютно все равно!»
В этот миг он испытывал легкое сожаление, что не прижал к стене наглецов, и вместе с тем чувствовал облегчение оттого, что избежал крупной неприятности. Пусть едут ко всем чертям! Пусть делают что хотят, лишь бы в цепи их темных дел затерялось то звено, к которому он невольно стал причастен.
Описав в заливе плавную дугу, лодка оказалась в открытом море. Чтобы выйти к Созополю, следовало взять курс прямо на юг, но капитан отклонился немного к западу, в глубь широкого Бургасского залива. Впереди, чуть справа, светился, как розовый бутон, маяк Анхиало, и потому нетрудно было придерживаться курса. Миновав маяк, капитан собирался взять еще правее, чтобы пересечь залив в его самой спокойной части, защищенной берегами. «В конце концов лодка есть лодка, — думал капитан, — и полагаться на нее не стоит. Того и гляди, мотор забарахлит или вдруг буря поднимется. Лучше держаться поближе к берегу».
Капитан сидел в небрежной позе на корме, придерживая тремя пальцами руль. Мотор работал ровно, и лодка ходко шла по тихому морю. При такой скорости они к половине одиннадцатого сумеют высадиться на деревянной созопольской пристани.
Почти у самых ног капитана примостился Ставрос и по привычке копался в моторе. На нем была матросская фуфайка из тонкой шерсти добротной ручной вязки. Из-за спины Ставроса выглядывал шурин капитана. Четверо пассажиров сидели на скамейках, расположенных здесь в отличие от простых рыбачьих лодок вдоль бортов. Профессор устроился на носовой части и отсутствующим взглядом смотрел на оставшийся позади город, который теперь казался небольшим островком, выраставшим из зеленых вод. Тонкая чернеющая лента земли соединяла островок с громадой суши. Четко виднелись ветряные мельницы, две башни, стоящие у выхода в открытое море, руины древней крепостной стены. Небо над городом стало совсем зеленым, и лишь над горами, на западе, пролегла узкая красная полоска. Чем дальше отступал городок, тем темнее и резче становились его очертания, тем красочнее делалось море. Но вот оно вдруг померкло, дали начали расплываться — наступал вечер.
— Перекусим! — нарушил молчание капитан. — Покончим с этим делом, пока не стемнело…
Ставрос и Дафин ближе пододвинулись к нему. Капитан развернул сверток, и над лодкой поплыл запах поджаренного на углях мяса и лука.
— Еще теплые, — сказал капитан. — До чего хорошо пахнет!..
Последние слова он произнес со вздохом, ибо ему редко приходилось лакомиться кебапчетами — только летом, раз или два в месяц, во время прогулок с женой. В такие дни он угощал ее кебапчетами, сочным, поджаристым шашлыком и жаренными на угольях бараньими потрохами — нежной печенкой, почками, свернувшимися, как устричные раковины, кусочками селезенки. Обыкновенно он заказывал не вино, а пиво, но не ради экономии, а для шика. Если жена ела с аппетитом, он радовался и не переставая подкладывал ей. Если нет, ему и самому кусок не шел в горло, и он жалел о выброшенных на ветер деньгах. Сам он никогда не стал бы тратиться на то, чтобы вкусно поесть.
Капитан мерно двигал сильными челюстями, на его шее, лице и на висках ритмично ходили мускулы. Ставрос тоже ел с аппетитом, хотя и не с таким явным. Он, словно хищный зверек, касался кебапчет, принюхивался и жевал беззвучно, но энергично, непрестанно оглядываясь по сторонам. И лишь Дафин ел рассеянно, словно не замечая, что делает.
Вдруг капитану что-то пришло в голову, и он склонился к уху шурина.