«Кто же из них самый опасный? — размышлял Милутин. — Скорее всего, капитан».
Он хорошо понимал этого капитана, хотя и приехал с далеких берегов Далмации. Моряк моряку всегда близок по душе. Капитан — человек сдержанный, видавший виды, и это опасно. Он сильный, очень сильный человек, и это тем более опасно. Но все же, несмотря на свою силу, он не отважится на поединок с оружием. На это способен либо вовсе безрассудный, либо же свободный духом, гордый человек. Нет, капитан не из таких! Его сила подобна тяжести скалы, которую не пошатнешь и не сдвинешь. Но зато скала и подняться не может, — она раб собственной тяжести.
Это уже неплохо, хотя бы для начала. Конечно, люди, подобные капитану, часто оказываются хитрыми и изобретательными. Но еще чаще в них говорит совесть и добродушие. Смущает привязанность капитана к жене. Разлука с нею — для него самое тяжелое испытание. И только тоска по жене может вывести его из себя, заставить очертя голову броситься на решетки. Да, надо быть начеку, из всех троих капитан — самый опасный.
Размышления далматинца оборвались вдруг. Что-то случилось. Он не сразу понял, что именно, но в лодке стало странно тихо, и только сильнее шумело море.
— Не двигаться! — резко и громко скомандовал далматинец.
Теперь он понял: заглох мотор.
— Кто это сделал? — спросил далматинец. — Завести мотор!
— Что-то испортилось, — раздался во мраке голос Ставроса. — Я даже и не трогал его.
— Вацлав, фонарь!
Белый сноп лучей осветил людей на корме. Капитан сидел мрачный и насупленный, Ставрос будто прирос к месту, телеграфист побледнел.
«Если кто и виноват, так только этот грек, — решил Милутин. — Вот кто оказался самым опасным. Если он серьезно повредил мотор, — все кончено! Да, все кончено!..»
— Ты испортил мотор? — холодным металлическим голосом спросил Милутин.
— Честное слово, не я… Сами видите, что я и не трогал его.
— Ты испортил! — сказал далматинец.
— Чтоб мне лопнуть, если я тронул его… Он у меня и утром барахлил, честное слово! Спроси хоть своего приятеля, который сторговался с нами… После обеда я весь день возился…
— Что было испорчено?
— Жиклер засорился…
— Так вот, слушай, — сказал далматинец. — Даю десять минут. Если мотор не заработает, разнесу тебе башку пулей… Все ясно?
Да, Ставрос все понял. Не по словам, а по тону Милутина он понял, что тот не шутит. Видно, придется браться за дело. Если, не медля, подключить свечи, мотор, конечно, заведется, но тогда все поймут, что авария была подстроена.
Ставрос начал быстро снимать кожух и только тут сообразил, что в десять минут ему никак не управиться.
— Десяти минут мало! — пропыхтел он. — Понадобится полчаса, не меньше.
— Десять минут! — бесстрастно повторил далматинец. — На одиннадцатой я выброшу тебя рыбам!
Ставрос почувствовал, как его обдало холодным потом. Какой черт дернул его забраться в мотор и накликать такую беду на свою голову?! Руки его двигались лихорадочно, но точно и умело. И все же дело подвигалось не так быстро, как он рассчитывал.
— Сколько прошло? — глухо спросил он.
— Шесть…
— Не могу за десять минут, — прохрипел Ставрос. — Хоть убей, не могу…
— Убью! — спокойно сказал далматинец. — Кстати, мне вовсе не хочется везти тебя туда…
Ставрос распрямился и, выпятив грудь, хрипло выкрикнул:
— Ну и стреляй! Сказал тебе, что за десять минут не могу!..
Наступило непродолжительное молчание.
— Даю тебе еще пять минут. Работай. И не теряй времени!
Ставрос припал к мотору. Вацлав посмотрел на часы — прошло восемь минут. Голова у него кружилась, желудок сводило судорогой. Определенно тошнит! Плохо дело! Неужели морская болезнь?
— Держи фонарь пониже! — крикнул ему Милутин. — Освещай только мотор.
Вацлав не понял.
— Мне нехорошо… — тихо промолвил он.
— Не думай об этом! — сказал далматинец. — Когда лодка тронется, все пройдет! А пока держи фонарь пониже!
Вацлав догадался, чего от него требуют, и опустил фонарь. Теперь ему были видны только руки Ставроса, работавшие с быстротой и точностью машины. Он подключил свечи, но все еще что-то подвинчивал. Мотор уже можно было запускать, но зачем напрасно уступать отпущенные минуты? По лицу у него струился пот. На самом кончике носа нависла мутная капля, но он не чувствовал ее.
Вацлав тяжело дышал. Его мутило от вида этой капли. Отчего Ставрос не смахнет ее?.. Хотя бы одну только эту каплю… только ее!..