– Попытайтесь представить…
– Я пыталась все время, пока думала. В замужестве есть своя прелесть: люди заговорят обо мне, и я буду торжествовать, словно настал мой триумф. Но муж…
– Что ж плохого в муже?
– Ах, он всегда будет рядом, как вы давеча сказали. Куда я ни погляжу – всюду будет он.
– Непременно будет. То есть я буду.
– В том-то и дело. Я не прочь быть невестою на свадьбе, только лучше, если свадьба без мужа. Коли женщина не может покрасоваться перед людьми одна, то я не выйду замуж. По крайней мере, теперь не выйду.
– Что за глупости вы говорите! – Столь суровая оценка ее слов побудила Батшебу с гордым видом отпрянуть назад. – Клянусь душою и сердцем, – продолжал Габриэль, – ни от одной другой девицы не услышать менее вздорных речей! Дражайшая моя, – прибавил он, смягчившись, – будьте же умнее! – Фермер издал вздох неподдельного огорчения – столь глубокий и шумный, будто вздохнул сосновый лес. – Чем я вам не нравлюсь? – вопросил он, тихонько обходя куст, чтобы стать с Батшебою рядом.
– Я не могу за вас выйти, – отвечала она, отступая.
– Но отчего?
Утратив надежду приблизиться к ней, Оук стал неподвижно и, как раньше, устремил на нее взгляд поверх куста.
– Я не люблю вас.
– Да, но…
Батшеба зевнула почти совсем незаметно, так что это отнюдь не было неучтивостью, и вновь произнесла:
– Я вас не люблю.
– Зато я люблю вас и со своей стороны был бы доволен, если б просто нравился вам.
– О, мистер Оук, как великодушно! Но скоро вы станете меня презирать.
– Никогда! – воскликнул Оук с таким чувством, что одной лишь силою своих слов, казалось, преодолел кустарник, отделявший его от Батшебы, и устремился в ее объятия. – Лишь одно в этом мире я знаю наверняка: всю свою жизнь я буду любить вас! До самой моей смерти вы будете для меня желанной!
Речь фермера Оука была исполнена торжественной одухотворенности, а его большие руки, темные от работы, заметно дрожали.
– Быть может, это ужасно неверно – не выйти за вас, когда ваши чувства ко мне так сильны! – сказала Батшеба не без некоторого сожаления и принялась озираться, отчаянно ища решения моральной дилеммы. – Ах, зачем только я бросилась за вами бежать! – Впрочем, скоро она отыскала путь к веселости и лукаво прибавила: – У нас с вами ничего не сладится, мистер Оук! Кто-то должен меня укротить, ведь я слишком независима, а у вас, я знаю, это не выйдет.
Оук опустил глаза, словно показывая, что не видит смысла в продолжении спора. Тогда Батшеба вновь заговорила разумно и ясно:
– Мистер Оук, вы состоятельней меня. У меня за душой ни гроша, я помогаю тетке по хозяйству, чтоб отработать свой хлеб. Притом образована я лучше и нисколечко вас не люблю. Вот как выглядит дело с моей стороны. Теперь поглядим с вашей. Вы сделались фермером совсем недавно. Жениться вам если и следует, то, конечно, не сейчас, а позднее. Здравый смысл велит вам подыскать жену со средствами, которые позволят расширить ферму.
Габриэль взглянул на Батшебу с малой долей удивления и большой долею восхищения.
– Я и сам об этом думал, – наивно признался он.
Добиться успеха с Батшебою ему мешали полторы христианские добродетели: смирение (это одна добродетель) и честность, которую следовало бы убавить ровно вполовину, ибо теперь она привела девушку в полнейшее замешательство.
– Тогда чего же вам вздумалось меня понапрасну тревожить? – спросила она, если не злясь, то вполне себе раздражаясь: красные пятнышки, вспыхнувшие на ее щеках, становились все больше.
– Я не могу сделать то, что было бы…
– Верно?
– Нет, мудро.
– Вот, мистер Оук, вы и признались! – воскликнула Батшеба и презрительно тряхнула головою. – Неужто вы полагали, будто после такого я выйду за вас замуж? Ни за что!
– Не понимайте моих слов так дурно! – с горячностью ответил Габриэль. – Я лишь открыто высказываю то, о чем другой на моем месте подумал бы про себя, а вам кровь ударяет в голову, и вы сердитесь. Что вы для меня чем-то нехороши – чепуха. Вы говорите как благородная – весь приход заметил. А у вашего дяди, я слышал, в Уэзербери большая ферма – такая, какой у меня вовек не будет. Позвольте мне зайти к вам вечером, или, быть может, вы согласитесь прогуливаться со мною по воскресеньям? Я не прошу вас решить немедленно, ежели вы того не хотите.
– Нет. Нет. Я не могу. Не настаивайте, не нужно. Я вас не люблю, а потому это было бы нелепо, – сказала она с усмешкой.
Ни один мужчина не пожелает, чтобы женское кокетство вертело его чувства на своей карусели.
– Что ж, хорошо, – ответил Оук твердым тоном человека, решившего отныне проводить дни и ночи в умудряющем чтении Екклесиаста. – Впредь я вас не потревожу.