В какой-то момент он понял, что буквально задыхается под гранитной плитой отрицательных эмоций. Возникло неприятное чувство замирания сердца и жутковатого вакуума в груди, стала мучать внезапная слабость и головокружение. Том подумал, что потерял счёт времени — ночь сменялась днём, никак не отпечатываясь в его памяти, проходя насквозь. Кажется, он забывал не только есть, но и спать.
Магия любого напряжения заключалась в том, что так или иначе психика требовала высвобождения, словно сжатая до предела пружина. Том несколько раз голодной акулой проходил на кухне мимо соблазнительно блестевшего марочными напитками бара, и тут же усилием воли заставлял себя отказаться от идеи воспользоваться услугами алкоголя. Это безусловно могло принести мгновенное облегчение, отключив стиснутый в тиски вины мозг, но вероятность потери контроля над своими действиями пугала его ещё больше. Продолжая ощущать себя виноватым перед Зави, подстегиваемый её демонстративно-нарочитым поведением он, тем не менее, нашёл в себе силы взять в руки смартфон и написать сообщение. Натали должна была вернуться из Москвы какое-то время назад, и наверняка она не понимала, почему он её не встретил вместе с Баки, как обещал. Хорошо, что Люк согласился ему помочь в этом. Всё-таки иметь услужливого помощника и друга очень полезно. Зачем только он обмолвился о том, что сможет приехать к ней через час? Сердце испуганно и учащенно забилось при мысли о том, что Зави может узнать о его адюльтере именно сейчас. Странно, что чувство вины за это так и не посетило его, лишь страх быть внезапно раскрытым в неподходящий момент. С другой стороны она и так сейчас не самого лучшего мнения о нем. Как впрочем, и он сам о себе. Но от чего так плачет все внутри при воспоминании о Натали? От чего сердце так тяжко стонет, вспоминая Лэндс Энд. И Кале. И теплую душевностью квартиру девушки… Осторожно постучав в дверь кабинета Зави (который когда-то был кабинетом его отца и его самого) Том прислушался. Тишина. То есть, конечно, тишины как таковой не было — играла мягкая инструментальная музыка, стучал стальной метроном. Зави молчала. Он точно знал, что она сидит за работой, или, возможно, просто прячется от него за дверями надежного помещения, как в норе.
— Зави… Ты можешь не отвечать, — продолжая стоять перед закрытой дверью начал говорить он. Музыка смолкла. — Я возьму Бобби и на некоторое время выйду… Тебе что-то нужно?
— Мне нужно, чтоб ты осознал, что поступил не по-мужски! И оставил меня на какое-то время в покое, чтобы я могла решить, как быть дальше, — громко отозвалась из-за двери Зави. Голос ее срывался. Том невольно ощутил приступ ярости. Невозможно, просто невозможно каждую секунду чувствовать себя виноватым перед ней, раздавленным, будто таракан на полу.
— Как скажешь, — отозвался он, снова окинув взглядом дверь.
В детстве он часами проводил время в кабинете отца, играя на странном цветастом ковре, пока тот перебирал свои бумаги. Кабинет стал для него какой-то личной крепостью, местом уединения со своими мыслями, пока сестры, изгнав его из своей компании, играли в спальне в огромный кукольный дом, подаренный на Рождество. Сейчас же кабинет словно ощетинился невидимыми оборонительными сооружениями, не пуская его в святая святых дома. Еще миг поразмыслив, Том спустился вниз. Бобби уже сидел у порога, словно предчувствуя прогулку.
====== Часть 39 ======
Тусклый свет в тесном коридорчике квартиры скрывал излишнюю бледность вечернего визитёра. Натали, не говоря ни слова, жестом пригласила его и всегда весёлого Бобби в гостиную. Если спаниелю приглашение совершенно не требовалось, стоило ему пересечь порог хорошо знакомой квартиры, то Томас словно бы застыл на пороге в каком-то ступоре. Вся его сгорбившаяся, ссутулившаяся фигура будто кричала о помощи. Натали глубоко вдохнула принесенный им с улицы запах прелых осенних листьев и дыма. Ладно, разберёмся.
— Ты выглядишь так, будто слезаешь с наркоты, — прямо произнесла Натали, внимательно разглядывая Томаса, наконец устроившегося на диване в гостиной. Выключив телевизор, она села напротив в глубокое кресло. Глядя на мужчину, девушка непроизвольно жевала нижнюю губу, пытаясь уловить разбежавшиеся сразу во все стороны со скоростью испуганных тараканов мысли.
— Нет, никакой наркотической зависимости нет, — не поднимая глаз, уверенно произнёс Томас, нервно перебирая тонкими пальцами ключи от автомобиля. Он сидел на краю дивана, уперев острые локти в такие же острые колени. Казалось, что сейчас он состоял из одних лишь углов, нервов и суставов. Без того острые его черты заострились, глаза ввалились в глазницы так глубоко, что Натали могла отчетливо проследить строение его лицевых костей. На лице залегли глубокие синеватые тени. Тонкий длинный нос, казалось, вытянулся на длинном худом лице и стал еще острее, словно клюв хищной птицы. Кудрявые волосы сальными патлами свисали из-под бейсболки, которую он словно бы забыл снять. Волчье выражение лица стало еще заметнее. Голубые, холодные глаза выдавали в нем затравленного, загнанного в угол зверя. Вид был, прямо скажем не ахти.
Натали выжидательно молчала, поставив на журнальный столик прямо перед ним большую чашку кофе с корицей, и тарелку с домашней выпечкой.
— Я не сплю, кажется, третью ночь. Сбился со счета… — пробормотал он, воровато цапая с тарелки печенье и отправляя его в рот так, словно перед ней был голодный афганский ребенок на базаре, никогда не видевший ничего слаще морковки. Натали с тревогой отметила один за одним симптомы тяжелой зависимости. Ей захотелось расплакаться, разреветься взахлёб глядя на то, как всего за неделю с момента их последней встречи вполне привлекательный мужчина превратился в обыкновенного наркомана в стадии ломки. Видимо, в мире киноиндустрии было принято иметь излюбленные аддикции и Томас не был исключением.
— Почему я тебе не верю? — рывком поднимаясь, брезгливо бросила она. В таком состоянии он не вызывал в ней ни капли сочувствия, лишь откровенное разочарование.
— Можешь, если хочешь, потребовать у меня тест на наркотики. Я не принимаю ничего тяжелее Промедола, и то под контролем доктора Прэстона.
— Надеюсь, этот твой Прэстон не прототип доктора Хауса? Потому что Промедол относится к опиатам. Так что формально ты — наркоман.
Томас бросил на неё из-под козырька бейсболки полный тоски взгляд.
— Чудесно. Просто великолепно поговорили, — рассержено фыркнул он, вскакивая с дивана и порываясь уйти.
Натали поймала его за руку, останавливая. Пальцы были ледяными, иссушенными, с задравшимися местами до мяса заусеницами, обкусанными до крови ногтями. Ни следа, ни напоминания тех холёных, совершающих плавные пассы в воздухе рук, что она помнила со дня их первой встречи в парке. Как, впрочем, и ни следа от утонченного английского джентельмена с великолепными манерами и тактичностью, граничащей с навязчивостью.
— Всё, хватит. Поднимайся на верх, примешь ванну, потом поговорим, — жестко, не терпя возражений, скомандовала она. Том, возвышаясь над ней на целую голову, схватил Натали за плечи, порывисто прижимая к груди.
— Почему я бегу к тебе ото всех и даже от самого себя? Как такое возможно? — утыкаясь носом в ее густые тяжелые волосы, прошептал срывающимся голосом он. Натали, закрыв глаза, обняла его. Не слишком отличавшийся крепостью фигуры и раньше, сейчас он показался ей истончившимся, словно призрак. Казалось, еще немного, еще самую малость и его можно будет сломать пополам лишь щелчком пальцев.
— Наверное, так тебе необходимо сейчас, — поцеловав его в сухие, шелушащиеся губы, отозвалась она. Том молча сжал её в объятьях так крепко, будто хотел превратить их двоих в единое целое, поглотив её. Он ощутил тепло её тела сквозь слои одежды. Но что для него показалось гораздо более ценным — от ощущения её ответных объятий внутри словно разлилось теплое молоко, заглушив тревогу и самоедство. Мягкий нежный поцелуй словно был обещанием, что теперь всё обязательно наладится. Почувствовав, как внутри успокаиваются бушующие шторма, как разворачивают вспять свой бег волны-цунами, он мысленно поблагодарил её за невероятное ощущение опоры и молчаливой поддержки. Этого ему давно не хватало.