— О ней? Да.
— Как ее звали?
— Доминика.
— Красивое имя.
— А тебя как зовут?
— Люлю Думер.
Зазвучала музыка, означающая пора заткнуться. Пожилой господин открыл плетеную клетку и вытащил оттуда внушительных размеров омара, который начал с трудом перебирать по гладкому полу своими многочисленными неловкими ножками. Очередная оркестровая трель объявила выход нового персонажа, а именно индейца борхерос, одетого почему-то моряком, ну а относительно всего остального, неимоверно варварского вида. После нескольких очень зрелищных прыжков вправо и влево борхерос бросился к животному, ловко его схватил, отломал ему кончик хвоста и принялся пережевывать добычу с помощью на редкость развитого зубного аппарата. На следующем этапе он сожрал клешню. Жертва продолжала с трудом перебирать по гладкому полу своими многочисленными неловкими ножками.
— Он съест его целиком, — сказала Люлю Думер.
— Ты уже видела этот номер?
— Нет, это в первый раз.
— Любопытно, не правда ли? — сказал Сталь.
Оркестр заиграл классику. Борхерос кусанул еще разок, вскоре от ракообразного осталась одна голова. Голова лежала на столе и, несмотря на увечность, шевелила обгрызенными усиками.
— Несколько затянуто, — сказала Люлю Думер, — уже надоело.
— Самое трудное уже сделано, — сказал Сталь.
И действительно, минут через десять борхерос покончил со всем остальным, включая панцирь. Зал зааплодировал.
— В конце концов, едят же живьем устриц, — сказал Сталь.
— И все же, — сказала Люлю Думер, — стоило сюда приезжать, чтобы увидеть такое. Ну и духотища.
— Разумеется, — сказал Жак, — при такой температуре достаточно, чтобы омар чуть-чуть залежался, и тип запросто подохнет в своей же блевотине.
После экзита[177] герлз оркестр заиграл снова, и Жак опять вывел Люлю Думер на танцплощадку.
— Так ты не против? — спрашивает Жак.
— Нет. К тому же ты мне и так понравился.
Они немного покружили.
— Ты из Парижа? — спрашивает Люлю Думер.
— Почти. Из пригорода. Как далеко кажется отсюда пригород Парижа.
— Из какого пригорода?
— Из западного. Из Рюэйля.
— Правда? Я была в Рюэйле. Мальмезон. Лес Сен-Кукуфа.
— Забавно. Ты была в Рюэйле.
— Забавно.
Они немного покружили.
— Мы могли запросто встретиться в Рюэйле, — говорит Люлю Думер. — Ты когда там был?
Жак высчитывает.
— Мы могли запросто встретиться, — говорит Люлю Думер.
Они немного покружили.
— А знаешь, — говорит Люлю Думер, — может быть, в Рюэйле ты встречал де Цикаду? Поэта.
— Конечно. Еще бы. Де Цикаду. А как же. Поэта.
— Еще тот тип, а?
— Особенно для Рюэйля. Чтобы поразить рюэйльских обитателей, вовсе не обязательно быть таким уж выдающимся.
— Говорят, он великий поэт.
— Непризнанный. Но бывает, что все меняется.
— И великий больной, ко всему прочему. Ты когда-нибудь видел его во время приступа? Ну и зрелище!
— Да. Но я его почти вылечил. Когда был инженером-ветеринаром.
— Тем лучше для него.
— А моих родителей ты не знала? Сердоболь. Трикотажное производство. «Нет». Ты родилась в Рюэйле? «Нет». А что ты делала в Рюэйле?
— Домработницей была. С тех пор кое-чего достигла. Сам видишь.
— Но все равно: для такой славной девушки, как ты, Сан-Кулебра-дель-Порко — место далеко не идеальное.
— Выехала-то я правильно, но немного запуталась по дороге.
— Это дело надо исправить.
— Не все так просто.
— Что бы ты сказала, если бы очутилась на моем месте.
— Но ты ведь, похоже, и сам еще ничего не исправил.
— Конечно нет.
Оркестр закончил играть. Теперь за столом Сталя уже сидит целая компания: мужчина в красном жилете и его индеец борхерос, а с другой стороны Рубядзян, оклемавшийся после приступа и уже накачавшийся уиски. Треп крепчает. Жак и Люлю Думер садятся.
— А вот у вас вши были? — спрашивают у них.
А они и отвечают «Естессно».
— Я их даже разводил, — говорит Жак. — Я хотел вывести породу очень больших, очень жирных и очень сильных вшей. Перед тем как работать в кино, я занимался зоотехникой.
— Как интересно, — говорит мужчина в красном жилете, наклоняясь к Жаку.
— Очень любопытно, — добавляет индеец борхерос, который говорит по-французски так же хорошо, как папаша и мамаша Берлиц[178], вместе взятые.
Жак вглядывается в лица двух чудиков.
— Ну, так что с этими гигантскими вшами?
Это переспросил мужчина в красном жилете.
178
Максимильен Берлиц (1852–1921), американский педагог немецкого происхождения, преподаватель иностранных языков, создатель собственной методики, заключавшейся в ассоциации предмета или действия с обозначающим словом. В 1878 году в Провиденс открыл собственную школу.