Это было всего лишь полвека назад. Может ли кто сказать, что с тех пор мы не стали более цивилизованными? Может ли кто сказать, что общество не стало более приличным, поскольку, повинуясь этому чувству, вынудило скрыть отвратительный пережиток варварства за стенами тюремного двора, где приведение в исполнение наказания более соответствует месту, чем возле дверей храма, где поклоняются милосердному Всевышнему? Я надеюсь, не за горами тот день, когда позорный столб и породившая его адская система, навеки останутся в прошлом, а люди штата поймут, что первая их обязанность сводится не к простому наказанию преступника, а к его перевоспитанию.
При этом, оправдывая свой подход, утверждают, что наказание не является серьезным, поскольку шериф никогда не злоупотребляет плетью. Но оно страшно не силой ударов, а присутствием множества людей, для которых, - и страдалец это чувствует, - он отныне и навсегда становится преступником. К тому же, сила ударов на самом деле зависит от шерифа, который способен убить человека тем же числом, которое другой даже не почувствует. Я утверждаю, что любой закон, предоставляющий исполнение наказание на личное усмотрение наказующему, который может быть подкуплен, напуган или, в конце концов, иметь личную неприязнь к наказуемому, кладет конец справедливости. Наказание должно быть непредвзято. Еще говорят, что никого не секут вторично. Это не соответствует действительности. Одни и те же мужчины возвращаются к столбу снова и снова. Некоторые из них изгоняют; они уходят, но только для того, чтобы в другой общине совершить те же самые преступления и стать бременем для других людей. Мы не имеем права наказывать, а затем изгонять преступников в иные места, где вполне достаточно своих собственных. На нас возложена священная обязанность держать их в тюрьмах, за счет государства, и обучать их там ремеслу, с помощью которого они смогут заработать себе на жизнь, конечно, если захотят. В таких местах арестанты могут стать предметами опеки тех филантропов, которые понимают, что общество обязано помочь этим людям. Но в тех условиях, которые созданы сейчас, лечение общества попросту невозможно, поскольку невозможно привить преступникам стремление к лучшей жизни, свободной от дурных помыслов.
У падшего ангела в Дэлавере нет шансов. Закон подрезает им крылья и ставит клеймо мерзавцев, а общество мечет в них громы и молнии и обвиняет в деградации. Врата милосердия закрыты для них безнадежно и навсегда, и они изгоняются прочь, неся на себе печать своих преступлений, подобно женщинам, клеймившимся алой буквой в Новой Англии в стародавние пуританские времена, так что весь мир может прочитать это их клеймо. Они знают, что их наказание страшно и жестоко, не пропорционально совершенному ими деянию; они проклинают своих судей, ненавидят их горькой, ничем не истребимой ненавистью. Они знают, что не будут допущены к возрождению, и что закон, который должен был бы поспособствовать этому, на самом деле навеки изгоняет их из общества, лишает принадлежности к роду человеческому, делает изгоями, более того - изгоями из изгоев. Они превращаются в камень, они выходят из тюрем закоренелыми, безнадежными преступниками.
Некий судья, который ввел законодательство в Дэлавере когда-то давным-давно (будем считать, тысячу лет назад) был, относительно применяемых им методов, весьма своеобразным человеком. Не знаю, может быть, ему нравилось слышать звук своего голоса, подобно многим менее почтенным и внушающим страх людям, или же он на самом деле любил терзать преступников на скамье подсудимых, во время произнесения приговора, наблюдая за их реакцией, держа в подвешенном состоянии, возбуждая в них надежды, который в конечном итоге развеивал в прах. У него было мягкое и доброжелательное выражение лица, когда он обращался к заключенному, и тем самым как бы обнадеживал несчастного, после чего отпускал несколько замечаний, которые были построены настолько гениально, что в них нежность переплеталась с ласковым сочувствием, пропитаны добротой и настолько выразительны, настолько проникнуты стремлением к благу преступника, что последний, наконец, приходил к твердому убеждению в том, что судья собирается приговорить его к самому легкому наказанию. И когда, в соответствующим настроении, он ожидал воплощения в жизнь этого своего благостного ожидания, судья, заметив, что нужный эффект достигнут, завершал свою речь, все с тем же филантропическим выражением лица, вынесением приговора, содержащего самое страшное наказание, предусмотренное законом за совершенное преступление.
Однажды, когда должность судьи занимал один из таких реликтов, в суде рассматривалось дело, - именно таким образом, - некоего юнца, которого звали Басби. Басби, как кажется. обвинялся в краже какой-то старой железяки, стоимостью в семьдесят пять центов, и присяжные признали его виновным. Басби было приказано встать, и судья, поместив на лицо мягкую снисходительную улыбку, нежно взирал на подсудимого; затем, сунув в рот небольшую щепотку табаку, глубоко вздохнул, и начал:
- Джордж Вашингтон Басби, вы были признаны виновным жюри, состоящим из ваших соотечественников, в преступлении против общества, мира и достоинства населения штата Дэлавер, и я здесь, чтобы наложить на вас справедливое наказание, предусмотренное законом. Мне очень, очень жаль видеть вас на скамье подсудимых, Джордж, это разбивает мое сердце, но я вынужден выполнить обязанность, возложенную на меня как на судебного исполнителя. Прервемся ненадолго, прошу вас, что взглянуть на вашу жизнь, то, от чего вы отрекаетесь своим поступком. Когда взошло солнце вашей жизни, вы появились на свет в счастливый момент в счастливом доме, вас окружали добрые родители и друзья, которые молились о вашем рождении, которые с самого детства опекали вас, любили и лелеяли вас, шли ради вас на жертвы.
- У вас есть мать, - тут голос судьи дрогнул, и он смахнул слезу, - мать, на коленях который вы начали сюсюкать ваши первые, обращенные к Богу слова, которая ухаживала за вами, служила вам с нежной, пылкой любовью, какую может испытывать только мать. У вас есть отец, чей взгляд, стоило ему только вас увидеть, наполнялся гордостью, кто дал вам в наследство свое честное имя. До того времени, пока вы, уступив коварным козням искусителя, не совершили преступление, ваша жизнь была безупречна, и, казалось, самые яркие задатки и мечты вашего детства будут воплощены в жизнь, богатую и исполненную благочестия. Ваше будущее было спокойным и счастливым; чистота, благородство и отвага, казалось, ждут вас, и все, что только может быть получено благодаря беспорочной репутации, упорству, энергии, искреннему следованию путем закона - это все должно было быть вашим.