НОС ТИМА КЕЙЗЕРА
У Тима Кейзера, жившего в Уилмингтоне,
Был чудовищный нос,
Он был намного краснее
Чем самая красная роза,
А извергающийся из него воздух,
Был подобен порыву урагана.
Однажды, на Рождество,
Он катался на речке.
И там, на ровной поверхности льда,
Выделывал такие пируэты,
Что люди были поражены
Его мастерством.
Но вот ему захотелось пить,
И, чтобы утолить жажду,
Он проделал отверстие во льду
И лег на край,
Сказав: "Я припаду губами к воде,
И, как мне кажется, напьюсь".
Его нос, таким образом,
Погрузился в реку на шесть дюймов.
В это время, голодная щука,
Привлеченная светом,
Бросилась к отверстию и ухватила его за нос.
Кейзер издал радостный крик.
Он был весьма самоуверен,
И, уверенный, что схвачен крепко,
Он изо всех сил дернул головой,
Чтобы вытащить свой улов из реки,
Однако его противник
И не думал сдаваться.
Мистеру Кейзеру показалось,
Что его нос порвался пополам.
Но щука, упираясь хвостом,
Протащила Тима Кейзера в отверстие,
И повлекла под водой,
Это все, что он смог понять.
Свирепая рыбина быстро влекла его
К своему убежищу,
Не выпуская из пасти его носа.
В этот момент мистер Кейзер стал раздумывать,
Как, в сложившихся обстоятельствах,
Будет лучше всего поступить.
И тут его нос пощекотала
Растущая под водой трава;
Раздался ужасный чих...
Щука разлетелась на мелкие кусочки,
Треснул и разлетелся лед,
А вода поднялась на две сотни футов в высоту!
Тим Кейзер всплыл на поверхность
И глотнул воздуха.
А затем, найдя обломок льдины,
Положил на него нос.
Он радовался, что обладает носом,
Который смог сотворить такой взрыв.
Таким образом он медленно дрейфовал,
Пока не добрался до берега.
Он выбрался на него, весь мокрый,
И дал торжественную клятву,
Никогда больше не использовать свой малиновый нос
В качестве приманки для щуки.
В тот же рождественский вечер
Он с аппетитом уплетал индейку,
Благодарил небо и с содроганием вспоминал,
О своем приключении,
И радовался тому, что свирепая щука
Не закусила им на Рождество!
Глава XVII. Мрачные дни. -- Несколько замечаний относительно зонтика. -- Зонтик с юмористической точки зрения. -- Бедствие, постигшее полковника Кумбса. -- Амбициозный, но несчастный монарх. -- Влияние зонтика на погоду. -- Усовершенствованная система предсказания погоды. -- Маленький абсурд. -- Судья Питман и его отношение к погоде.
Трудно вообразить себе более мрачную картину, чем дождливый день в Нью-Кастле, в частности, в последний период уходящего года. Река теряет большую часть своей привлекательности. Моросящий дождь портит вид, противоположный берег скрывается серой завесой тумана, и немногочисленные суда, поднимающиеся вверх, преодолевая течение, или медленно скатываясь вниз, к бухте, выглядят промокшими, продрогшими и одинокими, под темными парусами, с набухшими канатами, так что вид моряков в блестящих от воды брезентовых куртках и сапогах, спешащих по скользким палубам, невольно вызывает озноб. Шхуна, перевозящая зерно, застыла у причала с задраенными люками, и на ней не видно признаков жизни, за исключением одинокого бедолаги-матроса, сидящего на бушприте с меланхоличным видом и пытающегося поймать рыбу, которая не клюет. Возможно, этот мокрый бедолага пытается обеспечить себе ужин, а может быть, это несчастное увлеченное существо, обманывающее себя идеей о том, что занимается спортом. В такой день испытывашь своеобразный комфорт, находясь в комнате с ярко пылающим огнем в камине, глядя из окна на одинокого рыболова, которого пытается сдуть в воду порывистый ветер, обрушивая заодно на его голову шквал водяных капель, или нескольких прохожих, неизвестно зачем оказавшихся на улице, спешащих под своими зонтиками поскорее добраться до вожделенного укрытия. Вода стремительным потоком несется по водосточным канавам, на каретах высоко подняты кожаные фартуки, предохраняющие от дождя возниц, влага стекает по голым ветвям деревьев, кажущихся черными, и по капельке впитывается в землю; водосточные трубы монотонно поют свою песню целый день, изредка прерываемую каким-нибудь посторонним звуком, также соответствующим этому унылому периоду; во дворе и саду запустение, в огороде торчит несколько кукурузных стеблей и кочерыжек, оставшихся после сбора летнего урожая и теперь подверженные всем штормам; куры в сарае застыли с взъерошенными перьями, голодные, мокрые и несчастные, некоторые - на одной ноге, некоторые - на двух, но все без исключения являют собой воплощение отчаяния из-за полного отсутствия перспективы получить хоть что-нибудь на обед.