Коронер был вынужден расформировать жюри и назначить новое, которое также не пришло к единому мнению по поводу шести фрагментов бедного мистера Кули; в результате он созвал трицать семь заседаний, получив за каждое соответствующее вознаграждение. На заседания приглашались врачи, которые свидетельствовали останки и сообщали результаты своих исследований, обильно используя латинскую терминологию; каждый раз присяжные выслушивали их с умными лицами, делая вид, что хорошо разбираются в латыни, однако внутри себя терзаемые смутными подозрениями, что эти самые врачи занимаются не относящейся к делу ерундой и скрывают это за наукоподобными фразами.
И когда на тридцать седьмом заседании присяжных было заявлено, что "Томас Кули был человеком, страдавшим идиосинкразией, а его мозг всегда возбуждался непреодолимым пристрастием к химерам различного рода", присяжные выслушали это с торжественными лицами и сразу же вынесли вердикт, что "смерть наступила в результате идиосинкразии, образовавшейся в мозгу погибшего в результате чрезмерной снисходительности к химерам, оставив, тем самым, ужасное предупреждение молодым людям воздерживаться от употребления этих и прочих сходных одурманивающих напитков".
Только два фрагмента упали в графстве Кент, но тамошний коронер был охвачен еще большим профессиональным энтузиазмом, чем его соседи по другую сторону границы. Целый сезон он занимался только делом Кули, и ничем иным. Всего было проведено восемьдесят четыре заседания, все присяжные пришли к единодушному заключению, за исключением одного. Этого упрямца звали Селфридж. В то время как все остальные решили, что мистер Кули был подвергнут расчленению неизвестным, он приписывал несчастное событие воздействию нитроглицерина. Он был настолько уверен в своей правоте, что опрокинул на спину своего товарища по жюри, по имени Смит, прижал его и излагал свою точку зрения, приводя различные доказательства, и даже укусил его при этом за нос, в качестве одного из доказательств правоты своей гипотезы. Когда жюри признало его догадку неверное, Селфридж, оставшийся верным своим убеждениям, перенес войну в газеты, где опубликовал стихотворный некролог под названием "Погребальная песнь на смерть Томаса Кули", в котором изложил свой взгляд в следующих строках:
Когда мистер Кули наконец-то смешал все правильно и получил нитроглицерин.
Он случайно стукнул по нему, и тот взорвался.
Мистер Кули разлетелся на мелкие кусочки,
Оставив жену и семью в недоумении и горе.
Кроме того, обнаружилось, что одна из костей погибшего упала поперек границы между Сесилом и Кентом. Как только этот факт стал известен, коронер Кента собрал жюри возле одного ее конца; возле другого ее конца собралось жюри во главе с коронером Сесила. Состоялось две выездных сессии, но результатом было то, что жюри разных графств вынесли различные вердикты. В то же время, вопрос о вознаграждении и той и другой стороной был решен одинаково.
Всего было вынесено тринадцать или четырнадцать ни в чем не сходных вердиктов, так что имелась абсолютная неопределенность относительно точной причины смерти мистера Кули. Загадка оказалась неразрешимой, выводы сомнительны, и это дополнительно усугублялось тем, что каждый из них был официальным. Но никого эти расхождения не волновали. Наоборот, они стали в какой-то степени благословением для народонаселения графств. Едва ли не каждый житель мужского пола указанных графств что-то получил от останков мистера Кули, некоторым повезло стать присяжными шесть-семь раз. Фермеры приобрели новые сенокосилки на выплаченные им премии. Врачи получили большее вознаграждение за свои патологоанатомические исследования, чем если бы по графствам прогулялись эпидемии оспы и холеры. Люди расплатились с долгами, выкупили дома и положили деньги в рост; магазины ломились от товаров, приобретенных на средства, доставленные им взрывом мистера Кули. Нашлись такие, кто мечтал, чтобы подобных Кули оказалось как можно больше, причем чтобы каждый из них взрывался со строгой очередностью не менее одного раза в месяц хотя бы в течение десятилетия. Но это, конечно, были всего лишь мечты.
И вот, в тот самый момент, когда волна процветания накрыла всех сголовой, вдова мистера Кули увидела фургон, остановившийся возле дверей ее дома. Возница сошел и выгрузил четыре металлических трубы, шестидесяти футов в длину. Затем прибыл еще один фургон, его возница привез аналогичный груз. Потом добавился третий. Вместе с четвертым прибыл не только груз, но и человек, показавшийся вдове знакомым. Этим человеком оказался сам мистер Кули. Он, оказывается, отправился в город, в цех по изготовлению машин, чтобы обзавестись рабочей моделью нового вида, запатентованного, дуплексного эллиптического артезианского насоса; покончив с этим, он вернулся домой. Фрагменты тела, разлетевшегося по графствам, - по словам мистера Кули, - были просто кусками говядины, из которой он пытался создать новый вид консервированного супа и долгое время не портящейся колбасы; взрыв, как он полагал, должно быть, был вызван самовозгоранием.
В конце концов, Томас Кули был бы счастлив, если бы не одно обстоятельство - за пределами дома его отказались считать живым человеком. Если он был готов существовать в обществе в качестве не погребенного покойника, люди были согласны не вмешиваться и не требовать его погребения; но это все, на что они были согласны. Долг каждого перед обществом, обязательства по отношению к закону, заставляли их отказаться от самой мысли о том, что он нечто большее, нежели неодушевленные останки. Официально он был признан мертвым. Этот факт подтверждался показаниями под присягой сотен присяжных, и был зарегистрирован вердиктами трех графств и двух штатов. Показания и вердикты свидетельствовали против него. Признание его живым, было опасно, это было едва ли не революцией. Самые основы общества будут поколеблены, величие закона подвергнется оскорблению, репутация республиканского правительства окажется подорванной. Если существу, на законном основании признанному трупом, будет разрешено разгуливать при дневном свете и являть тем самым наличие внутри него жизненной искры, это приведет к беспорядкам; нет никакой гарантии, что прочие мертвецы не покинут кладбища и не потребуют равных с прочими избирательных прав. К тому же, в случае признания мистера Кули живым, те суммы, которые были выплачены присяжным, коронерам, врачам и прочим, должны были быть возвращены в казну графств. Даже тень мысли об этом приводила в трепет. Коронеры заключили промеж себя торжественное соглашение, не замечать наличия мистера Кули или рассматривать его как нонсенс, лишенного всяких представлений о морали кадавром, привидением отнюдь не джентльменского поведения. Они публично заявили, что не могут признать мистера Кули живым до тех пор, пока не воскресную все покойники штатов Делавэр и Мэриленд, а до этого времени, считали они, мистеру Кули лучше всего найти себе какую-нибудь гробницу и скромно существовать в ней, не привлекая к себе внимания.