— Да мы с тобой так похожи… Только ты — выше классом.
— Ты точно ботинки вернешь?.. Не обманываешь?
И тут меня ослепил блеск и красота.
Квартирка у ребенка была под стать железной двери, — что надо… С порога глаза слепил настоящий евроремонт: стены ненавязчивого желтоватого оттенка, свет, стелящийся по потолку и падающий дождем вниз, и идеальность дорогого пола… Должно быть, когда-то это была коммуналка, но потом над ней немало потрудились и сделали хоромы.
— А где твои? — спросил я, не решаясь ступить с порога на сверкающий благородными отсветами паркет.
— Это моя квартира, — сказал мальчик. — Я здесь живу один.
Мне бы удивиться или не поверить, или то и другое одновременно, — но в этот момент я вспомнил, что у меня стырили инструмент. Такой удар по бюджету, что трудно себе представить. Я и сам представлял только приблизительно, — выходило, месяца два работать, чтобы все это компенсировать.
— На бутылочном бизнесе квартирку отгрохал? — спросил я.
— Нет… У тебя какой размер?
— Сорок второй.
Он отодвинул дверцу шкафа, вмонтированного в стену, и мне открылись ряды полок, уставленных самой разнообразной обувью, моего размера.
— Слушай, — сказал я, — конечно, не мое дело, ты извини. Но я ничего не понимаю. Ты серьезно говоришь, что живешь один?
— У меня родители были крутые, — сказал он. — Вернее, отец… Он лет десять назад был спортсменом, занимался классическим пятиборьем. Федор Трофимов, — может, слышал?.. Чемпион России, и в сборной постоянно… Потом, когда началась перестройка, они всей своей классической сборной занялись делами, я сам толком не знаю: что-то из кого-то выбивали. Потом, в прошлом году, на них наехали. Им с мамой в машину подложили бомбу. Утром, когда они на работу собрались… У нас во дворе… Жахнуло так, что во всем квартале стекла повылетали… Я думал, и меня замочат, как наследника, — но, наверное, они детей не трогают.
— Ждут, когда подрастешь, — некстати сказал я.
— У меня много лишних метров, такие счета каждый месяц за них приходят, еле-еле бутылок хватает.
Он отыскал среди обувного изобилия кроссовки и протянул мне.
— С отдачей, смотри, не забудь.
— Спаситель, — сказал я, — как бы я без тебя до дома добирался.
— Ты мне понравился, — сказал ребенок, — мне редко кто нравится. Но если кто понравится, я для него все сделаю.
— Ты, наверное, в папашу, — сказал я.
— Я его не любил, — сказал мальчик. — У него было много денег, но кроме этих денег, он больше ничего не видел.
— А что можно видеть, кроме денег? — осторожно спросил я. Так осторожно, словно боялся что-то спугнуть.
Мальчик задумался, он думал очень непосредственно, так что весь мыслительный процесс отражался на его лице.
— Не знаю, — наконец, сказал он. — Он бы тебе никогда не помог, если бы тебя встретил.
— Как тебя зовут? — спросил я.
— Трофимов, Иван Федорович… Мне не нравится, когда меня зовут Ваня, можно просто, — Иван.
— Школу-то не бросил?
— Ты — как все… Бросил школу или нет… Не бросил. Я же тебе говорю, у меня бизнес-план. Чтобы не сожрали в жизни, нужно очень много знать. Вот ты уже давно взрослый, скажи, — почему тебя не сожрали?
Теперь уже задумался я. Интересный вопросец, — сразу на него толком не ответишь.
— Может, и сожрали, — пожал я плечами. — Откуда я знаю… Что, родственнички на квартиру губы раскатывают? Обложили со всех сторон?
— Деньги предлагают, потом — разменяться, ближе к центру. На двухкомнатную. Мебель еще хотят…
— На кой тебе это все сдалось, ходить целыми днями, бутылки собирать. Разменяйся, пусть подавятся.
— Нет… — сказал мальчик. — До последнего не буду. Это моя родина.
5От летних денег у меня остались хорошие ботинки «гринвуд» и зонтик. И ощущение, что это произошло тогда не со мной. Приснился некстати странный сон, — потому что в реальности так не бывает.
Но зонтик спасал от дождя, ботинки — от слякоти снизу.
Как-нибудь завалюсь в последний раз, — ботинки станет носить кто-то другой, прикрывая голову моим зонтом.
Но все-таки, даже из самого паршивого можно извлечь нечто хорошее. Если как следует в нем покопаться.
В моем случае, «нечто хорошее», — на службе никто не догадывался о моем недуге, и премию мне платили исправно, — все равно шло со знаком «минус»… Поскольку работа стала мне противна. Вернее, ее однообразие. Каждый день одно и тоже: мотор — терморегулятор, мотор — терморегулятор, мотор — терморегулятор…
Если опять в качестве примера взять анекдот, то я бы вспомнил историю о работнице почты, которую корреспондент спрашивает, не скучно ли ей каждый день много лет подряд штемпелевать письма. На что она ему ответила: да что вы, конечно, нет, — ведь каждый день новое число.