— Так это ты — холодильных дел мастер? — спросила она.
Меня несколько задело ее «ты», но небожители сами решают, не спрашивая ни у кого совета, как обращаться к незнакомцам.
— Я, — пришлось согласиться мне. — Ничего, что я ваши припасы вывалил на стол?
— Ничего, — согласилась она, и в ее голосе послышалась едва уловимая ирония, почти издевка.
Я попробовал не обращать на нее внимания, заниматься своим делом, но все время чувствовал, что она рядом, это было главным ощущением. Меня все время тянуло оглянуться и посмотреть на нее. Заносит ли она над моей головой топор или еще нет? Посмотреть в ее бездонные сумасшедшие глаза, откуда так тяжело возвращаться на землю. На самом ли деле, тяжело?..
Я совсем забыл, что нужно делать с холодильником. Вернее, помнил и делал, но совершал это настолько автоматически, — что совершенно не понимал, что с ним творю.
— Давно ты чинишь холодильники? — спросила она, за спиной.
Вот предлог обернуться и посмотреть, — но я не смог, скованный каким-то параличом.
— Почти с детства, — сказал я. — Тогда вас еще на свете не было.
— Ты такой старый?
— Зимой будет двадцать девять.
— Сколько ты дашь мне?
Вот предлог обернуться… Посмотреть, изучая… Но так страшно…
— Ну, восемнадцать…
— Мне двадцать один год. Следующей весной будет двадцать два.
Опять в ее голосе послышалась плохо скрываемая издевка.
Но, может быть, это я — идиот, а она — умная.
— Простите, не мое дело, — сказал я. — Почему у вас шрам?.. Вы извините, что я спрашиваю.
— Резали горло, чтобы просунуть в легкие трубку. Чтобы я могла дышать, — ровно, но с той же иронией по отношению ко мне, ответила она.
— Что-то случилось? — спросил я, уже окончательно понимая, что лезу не в свое дело. Что я, глупец, горожу чушь, и не просто чушь, — какую-то обидную, наверное, для нее нетактичную чушь. Я не хотел так говорить, и об этом, — но так почему-то получилось.
— Да, — сказала она, — я убила себя…
Тогда я оглянулся.
Она смотрела на меня с едва заметной улыбкой, словно бы насчет убийства наврала или у нее была сдвинута крыша, и она не понимала значения своих слов.
— У меня к тебе просьба, — сказала она. — Ты можешь пообещать, что выполнишь ее?
— Если в моих силах, — сказал я.
— В твоих… Ты не смог бы говорить мне «ты». Во-первых, нехорошо, когда один человек говорит другому «ты», а другой отвечает ему «вы». Во-вторых, Михаил, мы уже перешли когда-то на «ты», правда, тогда этого захотел ты.
Если честно, — я ничего не понимал.
Уставился на нее, выпучив, глаза, — и молчал.
3В этом безмолвии мы услышали приближающиеся торопливые шаги. Они стали громче, и в кухне возник огромный детина в форменной одежде, и с кобурой на боку, из которой торчала рукоятка пистолета.
— Здравствуйте, Эльвина Юрьевна, — пробасил он, — зашел, вот, посмотреть, как дела.
— Здравствуйте, Виктор, — сказала девушка, но так безразлично и холодно, как, должно быть, и должны говорить небожители со смертными.
— Мастер, долго тебе?
— Да с час, наверное, провожусь.
— Тогда, может, я вам не нужен? Напарника нужно отпустить перекусить. Вы возражать не будете, Эльвина Юрьевна?
Та пожала плечами, не посмотрев в его сторону.
— Ну, я пошел?.. — сказал он, обращаясь уже к нам обоим, с каким-то внутренним облегчением в голосе.
И ушел. Слышно было, как становился тише, а потом пропал совсем, звук его торопливых шагов.
— Здорово ты его отшила, — Эльвина Юрьевна.
— Ты вспомнил меня?
— Наверное, да.
— Он не знает моего настоящего имени… Ты не знаешь тоже…
— Как тебя зовут на самом деле? Если, конечно, не секрет.
— И я — не знаю… Ты попросил когда-то говорить тебе правду, вот я говорю тебе ее: не знаю.
— Тогда давай оставим, как было: Маша… Скажи мне, Маша, что ты здесь делаешь?
— Я здесь живу.
— Здесь, — развел я руками, как бы охватывая несколько большую территорию, — живут сумасшедшие. Нормальные люди здесь работают, а сумасшедшие живут.
— Я — сумасшедшая, — сказал она, опять посмотрев на меня.
Зачем всевышний наградил ее способностью так смотреть, — зачем, с какой целью он придумал для меня это нечеловеческое испытание. Изощренней пытки, чем эта, — не могло существовать вообще. У меня все сжималось внутри.
— В чем заключается твое сумасшествие? — спросил я, как мне показалось, тактично.
— Я не хочу жить, — улыбнулась она мне.
— Хорошо, — согласился я, немного подумав. — Это все?.. Это что, теперь такой повод?.. Мало ли кто чего не хочет? Потом, по внешнему виду, совершенно не подумаешь, что у тебя депрессия… Вот, хочу сказать что-нибудь умное, но у меня ничего не получается… Ты можешь так не смотреть на меня?