В дальнейшем, когда Володя и наша компания только появлялись в дверях ресторана, официанты начинали бегать быстрее, напоминая кадры старой кинохроники, чтобы к моменту, когда начнется «концерт», работа уже не отвлекала от удовольствия слушать необычного певца.
А в один из таких вечеров, когда наша компания сидела в этом ресторане, нам было не до Володиных экспромтов — мы слушали пьесу Александра Галича «Матросская тишина» в исполнении Гены Портера, сокурсника Высоцкого по школе-студии МХАТа, которого тоже по окончании учебы взяли в театр имени А.С. Пушкина. Дело в том, что когда Гена еще был на третьем курсе, его пригласил театр «Современник», ставивший эту пьесу Галича, на роль главного героя в детстве. Драму поставили, но после генеральной репетиции запретили, и она в репертуар театра не попала. А пьеса была потрясающая, и Гена так ее полюбил — к тому же ему выпала удача репетировать с тогдашними ведущими актерами «Современника», — что выучил ее наизусть. И вот теперь один за всех действующих лиц играл нам ее. Я очень хорошо запомнил реплику, когда один из персонажей произносит слова: «Скажи, ты видел Стену Плача?» В этот момент Гена посмотрел куда-то вверх и как-то удивленно-растерянно сказал: «Ой, Александр Аркадьевич Галич». (Дело в том, что ресторан находился на полуподвальном этаже, и, войдя в него, надо было спуститься по небольшой лестнице вниз. И вот наверху, в дверях ресторана, появился неожиданно знаменитый писатель.) Галич тоже увидел знакомого актера и подошел к нашему столу. Гена его представил нам, а ему — нас. Александр Аркадьевич посмотрел на наш более чем скромный ужин, подозвал официанта и сказал: «Сегодня студенты гуляют. Принесите, пожалуйста, нам выпивки, закуски, да побольше».
И началось шикарное застолье...
Часа в два мы всей компанией поднялись в номер Галича. Расходиться не хотелось. Откуда-то появилась гитара, она тут же оказалась в руках Александра Аркадьевича, и мы услышали: «Облака плывут, облака, в милый край плывут, в Колыму...» А еще мне запомнилось, как он сыграл-спел «Течет речечка по песочечку, бережочек моет...». Но было уже поздно, и мы вскоре разошлись по своим номерам. Назавтра у Володи выдался свободный день, и мы с Александром Аркадьевичем пошли бродить по старой Риге. Он предложил пойти посмотреть местный базар, который славился своими цветочными рядами (таких я больше ни в одном городе не встречал), а потом сказал, что непременно надо заглянуть, хоть ненадолго, на Рижское кладбище, оказавшееся удивительно ухоженным по сравнению с московскими погостами, с очень красивыми, оригинальными надгробными памятниками.
О чем говорили во время этой прогулки, конечно, забылось. В основном говорил Галич, рассказывал о чем-то из киношной и театральной жизни, а мы, открыв рты, слушали. Заговорили о новом модном художнике, выставка которого год назад наделала много шума в Москве, после чего живописец стал притчей во языцех в культурных кругах столицы. Оказалось, что у Галича с ним недавно произошла довольно неприятная история. Жена Александра Аркадьевича очень красивая женщина. Встретив ее где-то, то ли в Доме кино, то ли в Доме литераторов, художник попросил разрешения написать ее портрет, сказав, что работает он быстро и два сеанса позирования ему будет вполне достаточно. Галич пригласил его домой. Тот дважды приезжал, на третий раз пришел с портретом и, вручая свою работу (а портрет действительно получился очень удачным), сказал, что с Александра Аркадьевича причитается 10 тысяч рублей, на что Галич ответил: «Пошел вон». Художник забрал портрет и ретировался...