Кстати, с Богословским меня свел вот такой неприятный случай.
Все знали, что он «стучит», и на худсовете фирмы «Мелодия», в который меня пригласили вскоре после принятия в Союз писателей, все «крамольные» разговоры и анекдоты моментально прекращались, когда он входил на заседание совета. Говорят, он ногой открывал дверь в кабинет Лапина, тогдашнего всесильного главы телерадиокомитета...
Я начал сотрудничать с Давидом Тухмановым, самым популярным композитором 70–90-х годов. И вот мы с ним написали очень красивую песню. Называлась она «Старая мельница», музыку к ней Тухманов написал на уже готовые мои стихи. Записала ее Екатерина Шаврина, песня получилась, как сказала жена композитора, абсолютным шлягером. Припев песни был исполнен с так называемым двойным наложением, когда казалось, что поет не одна певица, а дуэт.
В то время у нас в стране были очень популярны песни, исполняемые американским дуэтом — сестрами Берри, а самой популярной передачей на Всесоюзном радио была «С добрым утром» — утренняя воскресная программа, которая из-за разницы во времени выходила на Дальнем Востоке намного раньше московской передачи.
И вот в субботу мне звонит Таня Тухманова, жена композитора, и говорит, чтоб я слушал завтра «С добрым утром» — будет премьера нашей с Адиком песни «Старая мельница». Я, конечно, весь в радостном мандраже: это вторая после «Возвращения романса» песня в эфире, тем более что все, кто успел ее послушать, говорят, что это «битый», то есть убойный, шлягер.
Включаю радио, слушаю... Никакой «Старой мельницы» в передаче не было. Звоню Адику. Спрашиваю, что произошло.
— Представляешь, — говорит Адик, — Богословский услышал эту передачу раньше, потому что шла она на Дальний Восток, приехал к Лапину и сказал: «Что это у вас на “Добром утре” за жидовские штучки...» (А сестры Берри были еврейками.) И Лапин приказал убрать песню из эфира.
Я жутко расстроился, рассказал своей жене. Она и говорит:
— Сейчас позвоню Никите и скажу ему, что это он себе позволяет...
Я не понял такой ее решимости, и она мне рассказала вот такую историю.
Оказывается, мать моей жены была очень красивой, немного похожей на Любовь Орлову, только более женственной, и Никита Богословский был тайно в нее влюблен и знаменитую песню «Три года ты мне снилась...» посвятил ей.
Маша (так звали мою бывшую жену) позвонила Никите и «выразила» ему свое возмущение. И Никита, узнав, что Игорь Кохановский муж дочери женщины, которую он любил, «смилостивился», пригласил меня к себе и предложил написать несколько песен на его мелодию. Что я и сделал. И вскоре одна из них — «Пойми меня» в исполнении Валерия Ободзинского — стала очередным моим шлягером.
Да, я отвлекся от своей северной эпопеи... Возвращаюсь...
В начале 1968 года в Магаданском книжном издательстве вышла моя первая книжка стихов «Звуковой барьер», по которой меня после Московского совещания молодых литераторов в 1970 году приняли в Союз писателей.
А несколько лет тому назад на одном из склонов Нагаевской бухты был поставлен памятник Владимиру Высоцкому, моему другу, который прилетал ко мне в Магадан на три дня в марте 1968 года, о чем я подробней расскажу в дальнейших своих воспоминаниях. Кстати, магаданский аэропорт теперь носит имя Высоцкого, которое ему присвоили не так давно. На торжествах по случаю такого события, как мне рассказывали, кто-то бросил фразу, мол, приезжал всего на три дня, а ему за это такая почесть. На что, говорят, какая-то дама ответила: «А он от нас и не уезжал...»
Серебряные струны
Влезли ко мне в душу, рвут ее на части,
Только б не порвали серебряные струны!
Владимир Высоцкий
Когда 1 сентября 1952 года я вошел в свой 8 «В» класс, то увидел много новеньких, вернее, тех, кто и раньше учился в нашей школе, но в других, параллельных 7-х классах (которых, между прочим, было аж семь — результат очень высокой рождаемости 1937–1938 годов, когда «жить стало лучше, жить стало веселее»). Тогда многие после «семилетки» поступали в техникумы, поэтому количество 8-х классов в школе уменьшилось, и в результате переформирования я оказался с Володей Высоцким в одном классе.