Та же разожгла в камине огонь, фыркнула, пробормотав:
– А трубы толком и не почистили.
После чего устроилась в кресле, вытянув длинные ноги.
– И как тебе свобода? – Джио вытащила мешочек с табаком, трубку, которую покрутила в пальцах и убрала. Она знала, что запах табака Катарине неприятен. Правда, не всегда обращала на это внимание.
– Не знаю, – Катарина обняла себя. – Мне думалось, что будет легче, а оно как-то…
– Сразу не будет, – Джио уперлась ногами, и кресло поддалось.
Старое, с потемневшими полозьями, оно доживало свой век где-нибудь на чердаке, пока не попалось на глаза Джио.
– Я понимаю, но все же… не знаю… я думала, что уеду и все останется там…
Оно и осталось.
Роскошные наряды, которые занимали несколько комнат. Нижние рубашки из тончайшего батиста. Или вот шелковые, хотя Генрих шелк недолюбливал, полагая его скользким. Кружева и ленты. Украшения, слишком приметные, чтобы взять их с собой. Интересно, их передадут отцу или же в казну отправят? Второе куда как более вероятно, но Катарина знала, что и отец не позволит себя обделить.
– Читала? – Джио вытащила из-под задницы газету.
– Нет.
Газет Катарина избегала. Правды в них не писали, а лжи и без того хватало в той ее жизни.
– И зря… вот послушай, – Джио прочистила горло. – Как стало известно… так, это ерунда, это вообще бред сивой кобылы… снизошла милость… вдовствующая королева… ага… приняла решение удалиться… нашла приют под сенью монастыря Всех Дев Скорбящих.
Катарина поморщилась. Ей случалось бывать в этом месте, ибо королеве набожность к лицу.
Серые стены. Серые башни. Серые ворота, перетянутые толстенными полосами металла. Они отворяются беззвучно, но Катарине все одно слышится протяжный скрип. Серый двор. И женщины в одинаковых серых платьях. Их лица скрыты за вуалями, а на волосах лежат тяжелые платки. И лишь руки у всех разные, и потому Катарина смотрит на эти руки, пытаясь угадать, кому они принадлежат.
Скорбящие девы безымянны. И лишены права голоса.
Катарину передернуло, но совесть зашептала, что та женщина сама хотела удалиться от света, что видела она все иначе, что там, под сенью монастырских стен, она обретет свое счастье. А Катарина, она постарается прижиться здесь.
– Ага… еще пишут, что твой батюшка, чтоб ему икалось, пожертвовал монастырю двадцать тысяч золотых соверенов. На благоустройство.
Катарина поежилась.
Стены монастыря больше не казались столь уж надежными. А что, если… деньги у отца были всегда. Много денег… так много денег, что Катарина искренне не понимала, зачем столько. Но ему всегда было мало что денег, что власти, а ее непонимание он почитал явственным свидетельством того факта, что женщины глупы.
– Думаешь, полезет? – Джио перевернула страницу.
– Уверена.
Попытается – это точно. Монастырь – не тюрьма, во всяком случае, для большинства тех, кто в нем обитает. Уйти можно легко.
Катарина вздохнула.
Разыграть смерть было бы куда как надежней, но отец потребовал бы выдать тело. А там достаточно сравнить кровь, и станет очевидно, что смерть фальшивая.
Монастырь же…
Катарина знала, что в этот день обитель приняла две дюжины скорбящих дев. Праздник же. Она ждала этого праздника, как никогда прежде, дни до него считая и притворяясь, что все идет как обычно. Она была мила и послушна. Она улыбалась нужным людям и обещала отцу повоздействовать на Джона, чтобы другие нужные люди заняли нужные же им места при дворе.
Две дюжины женщин, которые отреклись от своего имени и прошлого. Которые надели маски, а после и вуали. Они сразу затерялись среди двух тысяч монахинь, что уже проживали в обители. Достаточно ли этого, чтобы осложнить поиски?
Вполне. Но вот чтобы остановить…
– Замуж тебе надо, – сказала Джио, которая знала мысли Катарины так, будто бы были они ее собственными.
– За кого?
– А это не так уж важно. Нет, хорошо бы найти кого родовитого и сильного, но сойдет и слабый.
– Но родовитый?
– С купцом, пожалуй, будет сложнее, но тоже сгодится на худой конец.
Замуж Катарина не хотела. Никак.
Но и смысл в словах Джио имелся. Вдова, не имеющая детей, возвращается в дом отцовский. Старый закон. Древний обычай. И то, что Катарине позволена была малая иллюзия свободы… Джон не станет вмешиваться. У него не так много власти, а отец силен и нужен.
И Катарине ли не знать, что Джон заплатит за этот союз.