Как знают и об охране, на которую дом никогда не скупился.
– Думаю, его ждали. Или не его? Ты узнавал? Не случалось ли в округе пропадать… другим караванам?
Дуглас слегка наклонил голову и коснулся широкого серебряного браслета, раскрывая купол тишины:
– За последние три года пропало девять караванов.
– Девять?! – Кайден подался вперед. – Почему я ничего не знаю?
– Семь из них были… не совсем легальны, – Дуглас поглаживал узоры на браслетах. – Скажем так, не все уважаемые купцы готовы платить подорожный сбор. А еще подушный. Товарный. И местный. Караваны числились паломниками.
Кайден дернул головой.
Человеческая жадность… не так уж велики налоги.
– А градоправитель?..
– Знал и был в доле, а потому, когда караваны сгинули, предпочел сделать вид, будто их не было.
– И паломников тоже?
Дуглас развел руками и пояснил:
– Мало ли что бы ты там нашел. Нет, им проще было смириться с убытками, чем внимание привлекать.
Стало быть, по святым местам паломники продолжают ходить, принося градоправителю доход, которого хватает, чтобы пережить пропажу.
– Еще один принадлежал некому Бхаррыкину, новгородскому купцу, который был здесь впервые. Дело расследовали. И нашли виновных.
– Даже так?
К градоправителю стоило наведаться. Кайдену казалось, что они с этим многоуважаемым человеком поняли друг друга. Но выходит, что именно лишь казалось.
– Повесили пятерых из мелкой банды, что промышляла на дорогах. И повесили за дело, – Дуглас покосился на человека, что замер у стены, старательно делая вид, будто ему вовсе не интересны посетители. – Но вот ничего из груза отыскать не удалось.
– Или так считается?
– Нет, – Дуглас покачал головой. – Лорд Тирби, конечно, еще та скотина, но границы знает. Не стал бы рисковать. Соболя – вещь приметная…
Как шелка. И камни. И слоновья кость. И черная земляная жижа, которую называли слезами пустыни, ибо рождалась она на старых камнях под безжалостным южным солнцем.
Кайден отодвинул миску с похлебкой.
– А знаешь, что еще интересно? – Дуглас вот свою порцию доел и рыбой не побрезговал. – Никто так и не понял, куда они пропали…
Это временно. Кайден во всем разберется.
…Тетушка Лу оказалась особой весьма деятельной. Голос ее громкий Катарина слышала то тут, то там и от этого голоса морщилась, чувствуя, как рождается в голове знакомое эхо грядущей мигрени. Но стоило тетушке замолчать, и мигрень отступала.
А потом вновь. И опять.
– Прошу простить мою матушку, – этот голос заставил Катарину подобраться и стиснуть покрепче круглый камень со скрытым внутри плетением. Камню давно следовало бы подыскать достойную оправу, но Катарина откладывала это дело.
Как и все прочие дела.
– И прошу простить меня, если напугал, – Кевин – или Гевин? – поклонился. – Мне показалось, что вам одиноко, и лишь поэтому я осмелился нарушить ваш покой.
– Ничего страшного, – солгала Катарина. А ей казалось, что этот старый балкон, что приклеился к западному крылу, в достаточной мере сокрыт от посторонних глаз.
Не угадала.
– Вижу, вам моя компания неприятна?
– Я привыкла к одиночеству, – она старательно отводила взгляд, потому что близость этого человека заставляла нервничать.
Лучше смотреть на вьюнок, который обжился в мраморных цветочницах, где некогда обретались розы и прочие благородные создания. Ныне от них остались сухие стебли, которые служили вьюнку опорой.
– Понимаю…
Кевин? Или все-таки Гевин?
Переоделся. И домашний костюм из мягкого твида ему идет, как и темный шейный платок, завязанный небрежным узлом. Мужчина красив, но не красивей Джона. Да и вообще… в последние годы вокруг Катарины появилось множество привлекательных мужчин, которые полагали, будто эта привлекательность дает им какие-то права на Катарину.
– В колониях, должно быть, все иначе…
Он замолчал. А Катарина кивнула. Она понятия не имела, как там в колониях, но подозревала, что действительно тамошняя жизнь изрядно отличалась от привычной.
– Матушка полагает, что мы можем составить друг другу партию, – ее окинули оценивающим взглядом, который заставил поежиться.
– Не думаю, что готова к новому замужеству.
– Вы ведь немолоды.
Это прозвучало почти обидно, хотя и было правдой. Двадцать семь – действительно много. Слишком много, чтобы рассчитывать, что она, Катарина, кого-то заинтересует.
– И дальше ждать нечего.
Гевин – она решила, что это все-таки он, – явно превратно истолковал ее молчание.