Он всегда хвалил ее за успехи, говорил, что гордится ей. Целовал…
Кейлен было приятно. Она тоже гордилась собой.
Но сейчас словно что-то сломалось. И от этой гордости не осталось ничего.
И плакать по мужу она не может.
Пустота.
И сейчас, стоя на площади, среди собравшихся людей, Кейлен не могла понять, как оказалась здесь. Как это все вышло? За что боги обошлись так с ней, забросив на край света, в дикие земли к чужим людям.
Она стоит, смотрит на завернутое в плащ тело. И ничего.
Словно все это не на самом деле.
Жрец читает длинную речь, народ слушает… Облака бегут по небу. Среди облаков клин диких уток, собравшихся в теплые края, припозднившихся…
Ветер треплет волосы и забирается под плащ, заставляя дрожать.
— Ваша милость?
Ей, кажется, говорили что-то… она отвлеклась.
— Что? — почти испуганно спрашивает.
— Вы сами зажжете огонь или мне? — говорит Тодд. Смотрит на нее, так спокойно… кажется, даже чуть-чуть сочувствия в его взгляде. Совсем чуть-чуть, здесь сочувствие не принято.
Хочется сказать, что ей все равно, что ничего не хочется делать сейчас. Только вернуться домой к отцу… или хотя бы в спальню, залезть под одеяло в тепло. В спальню — она ведь имеет право?
Но так будет неправильно.
— Я сама, — говорит Кейлен.
Нужно взять себя в руки. Иначе ей не выжить здесь. Если уехать не выйдет, то нужно понять, как вести себя, чтобы ее жизнь не стала кошмаром.
Нужно быть сильной.
Она берет факел.
Руки дрожат.
И вот тут вдруг, когда она стоит с факелом в руках, накрывает. Потому что именно сейчас так отчетливо — это конец. Тело Элмера изуродовано, накрыто плащом. Сейчас вспыхнет. Так надо. Но Кейлен стоит и не может сделать это. Последний шаг. Словно это хоть что-то значит.
Она стоит, дышит тяжело. Все смотрят.
Еще немного… еще…
Понимает, что губы дрожат, что глаза начинает щипать. И не от дыма даже, от того, что вдруг переполняет изнутри.
Именно сейчас вдруг. Невыносимо.
Вдох-выдох.
Кейлен решительно делает шаг, опускает факел, поджигает солому в основании костра. И факел бросает в костер тоже.
Пламя занимается, поднимается выше.
И по щекам неудержимо катятся слезы. Все кончено. Вот именно сейчас. Все. Она одна здесь.
Но убежать нельзя. Кейлен стоит, стараясь не всхлипывать уж слишком громко.
Наверно, все правильно, она и должна плакать, она потеряла мужа. Но все выходит как-то не так. Его уже оплакала другая, а ей…
Что это? Запоздалая ревность? Какое значение это имеет теперь?
Гудит пламя.
Кейлен стоит и… на какое-то мгновение хочется самой броситься в этот костер, умереть. И чтобы все закончилось. Тянет…
И чьи-то пальцы касаются плеча.
— Все хорошо, — тихий голос.
Кейлен вздрагивает. Не хорошо. Ее муж умер, она одна… что-то тут может быть хорошо?
Тодд стоит рядом, внимательно глядя на нее. Словно опасается, что она может выкинуть какую-то глупость.
И так хочется разрыдаться, уткнувшись ему в плечо. Даже не ему, хоть кому-нибудь, не важно, просто человеческого тепла и поддержки хочется. Но Тодд не слишком подходит для этого. И никто здесь. И так не подобает.
Все хорошо.
Кейлен кивает. Она будет вести себя правильно.
Какая-то девица… как же ее? Мэйзи? С кухни. Красивая… Подходит к Тодду и почти ныряет под плащ, обнимая его, прижимаясь боком. Что-то тихо говорит ему. Он фыркает, то ли насмешливо, то ли недоверчиво, снисходительно. Обнимает в ответ, гладит ее по бедру. Она трется об него, словно кошка. И короткий взгляд на Кейлен. Быстрый. Словно испепелить хочет.
Что это вдруг?
И вдруг мысль мелькает — Кейлен ведь никогда не могла так мужа обнять. Просто подойти и обнять по собственному желанию. Даже мысли не возникало такой. Это от того, что Кейлен леди, а так вести себя неприлично, даже наедине? Или от того, что эта Мэйзи Тодду не жена? Любовницам всегда позволено большее. Но если он женится на ней… что им мешает? Разве перестанет она так радостно кидаться ему на шею при встрече?
Кейлен ведь видела как это бывало не раз, как Мэйзи выскакивает, лишь только затрубят рожки, бежит. Как Тодд спрыгивает с лошади, подхватывает ее на руки. Как целует так горячо.
Что это? Зависть?
Завидовать нехорошо.
Это от того, что Кейлен осталась одна, и ей тяжело смотреть на чужое счастье? Или тут что-то еще?
И Мэйзи оборачивается, бросает на нее быстрый взгляд. И в этом взгляде видится превосходство и насмешка. И еще — ненависть. Или это только кажется?