В дверь заглянул Франсуа:
— Снова копаешься в своих записях, Бабушетта?
Он поцеловал ее в голову, и она прильнула к нему, поспешно закрыв рукой числа в красной колонке убытков.
— Приходи и будь готова, — сказал Франсуа. — Мы не можем ничего изменить, как ни таращи глаза на эти цифры. У меня для тебя кое-что есть. А о Ментане не тревожься, она уже в кроватке. Заснула, пока я ей рассказывал о девочке с клубничными кудрями, которая не испугалась мужчины с пистолетом — вот прямо в нашем городе на площади у собора во время революции. — Он поцеловал жену. — У Ментины всегда такой возвышенный вид, когда она мирно спит.
Эта перемена настроения наполнила Николь оптимизмом. Почему бы не начать прямо сейчас?
— Десять минут, и я поднимусь! — выдохнула она между его поцелуями.
Она выбежала наружу, к прессу, наполнила ящик песком и взяла четыре бутылки шампанского, проходящие вторичную ферментацию.
— Эти не трогай! Они почти готовы, а ты осадок взболтаешь! — укоризненно воскликнул Антуан.
— Можем себе позволить. И ручаюсь, из них две все равно будут мутными, как бы ты ни был осторожен, — возразила она.
У нее голова шла кругом, как у девчонки.
Антуан неодобрительно пощелкал языком и вернулся к работе: встряхивал бутылки по одной и укладывал их в песок.
Николь унесла свои бутылки в темный угол подвала и осторожно поместила в ящик с песком горлышком вниз. Встала, отряхнула руки от песка. Это будет ее тайна — она понятия не имела как, но знала, что добьется успеха. Не важно, что решение ускользало от производителей шампанского уже не первый век: она будет наблюдать, узнавать, экспериментировать и начинать все снова — ради Франсуа. Если она решит проблему осадка, сократит время, необходимое на медленные повороты и встряхивания бутылок, чтобы собрать осадок к горлышку (Антуан называл этот процесс словом «ре-мюаж»), и научится надежно избавлять от осадка каждую бутылку за меньшее время, Франсуа никогда больше не придется беспокоиться. Она живо представила себе, как он придет в восторг от ее умной идеи, заперла за собой дверь и взбежала наверх.
Франсуа ждал ее, улыбаясь.
— У тебя щеки горят, ты бежала. Один из твоих хитроумных планов? Сядь на минутку и закрой глаза, Ба-бушетта.
Она села на кровать, крепко зажмурилась, и ей на колени лег тяжелый сверток, шурша оберточной бумагой.
— А теперь открой.
Франсуа снова стал самим собой. Он был готов к балу: непослушные волосы приглажены, а вышитый кафтан и тонкие брюки подчеркивают необычайную длину его ног. «Еще красивее обычного», — с гордостью подумала Николь.
Подарок скрывала тонкая бумага с синим и золотым узором. Николь сорвала ее и увидела красное бархатное платье и коробочку. Первым делом она взяла платье и приложила к себе.
— Прекрасно, как тот день, когда я тебя увидел. Я тебе его купил, чтобы ты носила его в России, но с тем же успехом можешь надеть его сегодня. Надень, а потом открывай коробку.
Николь натянула платье. Красный бархат был одного цвета с алыми гроздьями, которые они ввдели в день своей первой встречи. Николь знала, что Франсуа подумал о том же.
— Открывай коробку.
В коробке лежала русская составная кукла, очень похожая на Франсуа. Николь удивленно подняла глаза.
— Открывай дальше.
Следующая кукла изображала Николь. Серые глаза, прямые светлые волосы и красное бархатное платье — как то, которое она сейчас надела. Следующей была Клементина с волосами того же цвета, но кудрявыми и с отцовскими сине-зелеными глазами.
— Это же мы! Какая прелесть!
— Открой маленькую, это еще не все.
Внутри самой маленькой куклы лежала золотая цепочка, а на ней — резная фигурка какого-то насекомого. Николь поднесла ее к огню. Это был светлячок, затейливо вырезанный из твердого драгоценного камня, а нижняя поверхность желтого тельца была огранена так, что рассеивала свет свечи.
— Желтый бриллиант. Такая же редкость, как и ты: светится, как светлячок, и играет, как шампанское. Если я умру первым, вспоминай меня, глядя на него. А теперь собирайся, а то опоздаем на бал, а он не должен начаться, пока нет самой блестящей пары города Реймса. — Он поцеловал ее и вышел.
Жозетта помогла Николь собрать волосы. Ожерелье на коже светилось, как медовая луна. Франсуа умел и самые темные дни сделать самыми прекрасными.
В Эперне в имении Моэта множество факелов освещало им путь к Малому Трианону — классическому особняку в греческом стиле, как у Людовика XV в Версале. Моэт построил его точную копию в честь своего друга Наполеона. Ну, и в свою честь, конечно.