— Иди к черту.
— Это не твоя публика, Николь.
— Оставь меня, не дави. Я буду жить как хочу.
— Я принял решение — в тот момент, как меня на ноги поставили. Отправляюсь снова в путь. Я всегда к твоим услугам, когда понадоблюсь, но меня нельзя продавать вместе с землей и бочками.
— Поступай, как считаешь нужным, а своими делами я займусь сама.
— В тебе видят богатую вдову, созревшую для жатвы, и ничего больше. Будь осторожна. — Луи резко развернулся и ушел.
Одиночество казалось сокрушительным. Весь обратный путь к дому Терезы на Рю-де-Бабилон Николь прошла не останавливаясь. Выбранные подругой тесные атласные туфли резали ноги.
Николь помог уснуть большой бокал бурбона — здесь она приобрела такую привычку, — и пришло блаженное забвение. Всю ночь ей снилось, что она падает, а проснулась от шума в голове и стука в дверь.
— К вам посыльный, мадам.
— Пусть оставит записку.
— Он говорит, что дело срочное и что должен рассказать вам лично.
Николь набросила халат.
В прихожей стоял, смущаясь, подросток, большими глазами разглядывая роскошь позолоченного особняка.
— Я выучил наизусть, мадам Клико. — Он откашлялся, посмотрел на потолок, вспоминая слова, которые выдал на удивление монотонно и без выражения: — Какого черта лысого ты там делаешь, болтаясь с этой аристократической шоблой? Ты нужна здесь. Гильдия виноделов избрала тебя. Ты будешь открывать парад в день Сен-Винсента в деревне Бузи двадцать второго января. Ты первая женщина, удостоенная такой чести — не то чтобы ты ее заслуживаешь. И хоть ты нас бросила, мы хотим воздать должное твоему мужу, а он тебя высоко ставил. Поэтому мы надеемся, что ты примешь эту честь и вернешься со всей скоростью, которую могут обеспечить парижские клячи. Эмилю, который принесет тебе эту весточку, дай за труды золотой. Он читать не умеет, и я тоже, так что все, что хочешь сказать, передай ему. У него хорошая память на слова — почему я его и послал. — Мальчишка закончил и вздохнул с облегчением.
— Ты мне только не сказал, от кого послание, — засмеялась Николь. — Сама угадаю: Ксавье?
Мальчик просиял:
— Как вы узнали?
Она щелкнула его по носу.
— Голодный, небось. Пойдем на кухню, что-нибудь ноешь.
— Прошу прощения, времени нет. Мать мне дала с собой хлеб и сыр, а моя телега стоит на улице, я должен доставить груз и сегодня вернуться. Десять тысяч бутылок, и все на один адрес: мадам Шан-Рикар, самая богатая вдова Парижа. А бутылки ваши, мадам. На каждой пробке — «Клико». Луи организовал заказ у Ксавье и сказал, что вы их вместе продали на балу. Отличная работа, мадам, никогда не видел их столько сразу.
— Кто твоя мать?
— Мари Жумель, мадам.
Это была проститутка, которую Николь видела жизнь тому назад, в день революции на площади, где Мари торговала вразнос своим изнуренным телом. Сейчас она — одна из самых верных ее работниц, потому что Николь верила в «падших» женщин, которые просто пытались прокормить детей.
— Матери передай мои наилучшие пожелания. А это тебе за труда. — Николь дала ему два золотых, которые он попробовал на зуб, вздохнул, когда монеты подались, как и положено подлинным, и сунул их поглубже в карман, — Я не должен возвращаться без ответа, — сказал он серьезно.
— Можешь передать Ксавье, что я обязательно приеду. Я бы ни за что на свете такого не пропустила. Запомнишь?
Мальчишка пренебрежительно сплюнул:
— Легко.
Идеально. Можно будет на время удрать из Парижа, почтить Франсуа на параде, потом подписать договор с Моэтом и оставить прежнюю жизнь за спиной.
День святого Винсента — фестиваль виноградарей — выдался ясным и холодным. Как говорили люди, покровитель виноделов улыбнулся. В прошлом году был град, и год вышел жуткий. Яркое январское солнце считалось хорошим знамением, и все радостно крестились, шагая в такт барабанам и корнетам мимо мэрии с хлопающим на ветру триколором.
Чепец и алая мантия Бузи придавали Николь некую анонимность и важность. В городе царило праздничное настроение, все слушки про Франсуа были забыты — по крайней мере, на этот день. Именно в честь его памяти виноградари доверили Николь открывать парад, так что, быть может, она слишком поспешно заклеймила всех жителей Реймса как своих врагов. Первая в истории женщина, открывающая парад. Как бы гордился Франсуа! Ему была бы приятна еще одна ее победа над традицией.
Шли девушки, держа ленты, привязанные к тележкам, груженным бочками и бутылками и украшенными зимними цветами и лозами. Приветственно улыбались члены дегустационного комитета, одетые в мантии цветов своих деревень или в кожаные передники и шапки соответственно своему статусу. Николь представляла себе, как смеялась бы Тереза над всей этой сельской серьезностью, но сама на удивление чувствовала себя здесь как дома, хотя рядом и не было Франсуа.