Когда блеснул завиток медной ручки на двери в Наташину лавку, Николь попыталась рассмотреть лицо за прилавком, но тут подруга выбежала из булочной, наспех заперла дверь и пошла рядом с ней.
— Возвращение блудной дочери. Реймс рад видеть тебя дома, Бабушетта.
Николь глянула на подругу. Она так не похожа на Терезу, и так много им надо сказать друг другу.
— Первые слова, которые ты мне сказала после смерти Франсуа.
— Прости меня. Тогда я так скорбела, чувствовала себя разбитой и разрушенной настолько, что не могла собраться с силами и найти для тебя слова утешения, никогда себя за это не прошу. Надеюсь, что ты сможешь. Мне казалось, будто это Даниэль погиб снова. Будто я опять держу его голову у себя на коленях, а на улице кровь.
Наташа дрожащими пальцами притронулась к висящей на шее подковке и сделала быстрое движение рукой, будто рисуя восьмерку перед собой и подругой. Николь успела заметить несколько мелких крупинок соли, упавших с пальцев.
— Мы обе настрадались, — сказала она. — И, кажется, то, что должно было объединить, нас разделило. Давай не будем об этом. Я так рада, что теперь ты со мной.
— И я рада. — Наташа обняла ее и прижала к себе. — Мне так не хватало твоего бунтарского духа. Этот город слишком упорядочен без тебя и твоих диких проделок. Ты, я слышала, сдаешься Моэту.
Николь ахнула.
— Я не сдаюсь, но как ты узнала? — спросила она шепотом, не желая, чтобы гильдия Бузи узнала об этом до того, как она заключит сделку.
— У меня есть возможность присматривать за тобой, даже когда ты далеко.
— Раздаешь плюшки за сплетни? — засмеялась Николь.
— Скажем так: сахар развязывает языки.
— Еще ничего не договорено, но ты, конечно, права. Ты всегда права! Я с ним встречаюсь через пару недель обсудить условия. У меня просто больше духу нет.
Шествие уже почти остановилось на площади собора, и оркестр оглушал.
— Твои виноградники, твое дело — это твое сердце. Встретимся после парада вот по этому адресу, — Наташа вложила ей в руку записку и растворилась в толпе.
Как чудесно, что вернулась старая подруга! Но зачем такая таинственность?
Как только церемония закончилась и Николь наконец оказалась дома, она открыла записку и взяла плащ, радуясь поводу сбежать из реймсского дома, где все еще витал призрак Франсуа.
Адрес она узнала сразу — Антуан и Клодина. Редко бывало, чтобы она вошла в этот дом и тут же не случилось что-то важное. Здесь когда-то стоял у камина Франсуа со своей скрипкой, и глаза его искрились лукавством. Николь улыбнулась про себя и ускорила шаг. Хорошее воспоминание! Она так живо вспомнила его облик, что смогла улыбнуться не смахивая слезу.
Николь взбежала через две ступеньки на крыльцо. Клодина ждала ее.
— Тише, тише, сколько грохоту! — воскликнула она. — Тебе же уже не десять лет!
— Мне не терпелось вас увидеть. К тому же через две ступеньки — это традиция. — Николь улыбнулась старой подруге.
— Париж, я смотрю, пошел тебе на пользу. Ладно, у меня чайник булькает на плите, заходи и грейся. Я приготовила тебе кресло.
— А где Антуан?
— Сейчас ты его не увидишь, он в погребах. Для ре-мюажа надо трясти и переворачивать тысячи бутылок, а ты знаешь, какой он дотошный.
— Потому-то он у меня и главный.
Николь подавилась собственными словами. Она вспомнила погреба, магические движения Антуана, верного и знающего, это было такой же неотъемлемой частью ее жизни, как еда и питье. И ее эксперимент по ремюажу, к которому никто не прикасался с тех пор, как она спрятала его в подвале в надежде спасти Франсуа. Она действительно собирается все это бросить?
Наташа ждала ее у огня, сидя в кресле Франсуа, ее темные глаза отражали языки пламени.
— Это здесь он всегда сидел?
— Как ты узнала? Именно в этом кресле он сидел в тот день, когда я его увидела.
Наташа фыркнула:
— Это не волшебство. Если вот это — твое кресло, где еще ему было сидеть? Но к делу. У меня есть к тебе предложение.
— Заинтригована.
— Я старею.
— Не может быть…
Наташа махнула рукой, прерывая:
— Я старею, и это факт. Со всеми это происходит, даже со мной. Я хочу вернуться в Россию, и ты мне поможешь.
— Ты как-то очень уверенно говоришь.
Наташа бросила в огонь что-то невидимое, и пламя взметнулось.