— Конечно, я тебе доверяю безоговорочно, — суетливо заговорил Филипп, — но ведь чем больше людей знает, тем больше шансов нас накрыть? Я о тебе беспокоюсь.
Тереза — мастер подслушивания с самой невероятной дистанции — подплыла к Филиппу прежде, чем Николь успела ответить, и блеснула своей самой победной улыбкой.
— Не забывайте, что я сумела сбежать из Бастилии, даже волоска на голове не потеряв. Парижское общество — это клубок змей, и я очень хорошо знаю, как надо поступать с людьми вроде Моэта. Прошу вас, не думайте об этом больше, мсье Клико. Я буду очень полезна, — промурлыкала она.
Когда часы пробили три, воз был нагружен точно по графику, и как-то само собой решилось, что Тереза все же едет с ними, вопреки всеобщим предчувствиям. Николь, Тереза и Наташа нагрузили свои пожитки в карету и запрыгнули вслед за мсье Шатле, который шепотом уговаривал обеспокоенных лошадей.
Через два часа, когда солнце встало над деревней Иль-Сюр-Сюип, Николь снова смогла дышать спокойно. Так далеко от Монтань-де-Реймс их уже не узнают, и впереди, сколько хватало глаз, лежала открытая дорога, ровная и прямая.
Глава девятая
ПЕРЕМЕНА МЕСТ
Февраль 1806 года
— Только три вида тортов! — презрительно воскликнула Наташа, проезжая мимо пекарни в Ретеле.
Тереза и Валентин Шатле усмехнулись. Мсье Шатле отказывался участвовать в посторонних разговорах, радоваться по поводу удачно совершившегося бегства, любоваться восходами и вообще быть равноправным товарищем по приключению. Он либо бесстрастно ждал приказаний, либо держался возле лошадей. Только вот каждый раз, когда говорила Тереза, его безразличное выражение лица смягчалось.
«Чертов дурак», — думала Николь, подавляя острый укол ревности.
В Сольс-Монклене Наташа чуть не расплакалась при виде красивых изделий в окне булочной, и Николь согласилась на короткую остановку ради нее. Наташа купила изысканное миндальное пирожное и свежее пирожное с кремом, разобрала их вкусы по составляющим, вспоминая, что они с Даниэлем выпекали в молодости.
— Если мать доживет до моего приезда, я ей вот это и приготовлю, — вздохнула она.
Ландшафт был плоский, как русский пирог Путники проезжали мимо работников и их хозяев, и те всегда останавливались и махали им вслед. После ночного тайного бегства день прошел без тревог и волнений. Проезжая через деревни и города, путешественники привлекали к себе всеобщее внимание, хотя изо всех сил старались выглядеть неприметными. Молочно-белая красавица с испанским акцентом, необыкновенная женщина из России — любительница миндальных пирожных, высматривающая в небесах знамения, — и молодая вдова, куда-то безбожно спешащая с грузом кофе, да еще и работник, совсем на работника не похожий.
Измученных лошадей гнали без остановки, пока не оказались в безопасности в городе Франшевиле. Взмыленные лошади тяжело отдувались. Мсье Шатле остановил фургон возле гостиницы в нескольких километрах от Шарлевиль-Мезьера, где на следующее утро их должна была ждать баржа. Одеревеневшая и пропыленная от долгой дороги Николь дала хозяину золотой, чтобы фургон заперли в сарае, а Валентин Шатле согласился там ночевать для охраны.
Но когда он пришел поужинать вместе со всеми и фургон на пару часов остался без присмотра, Николь сидела как на иголках. Все ее будущее зависело от того, что было в том сарае. Чтобы хоть как-то успокоиться, она заказала бутылку крепкого франшевильского бургундского.
У каждого места — свой характер, свое ощущение и свой запах, и сейчас она чувствовала в этом вине обертоны ванильного солнца на канале Мез — напоминание о следующем этапе путешествия.
Почти всю бутылку выпил Валентин, так что Николь заказала еще одну. Она не возражала — может быть, вино развяжет ему язык.
— У вас есть семья? — спросила она.
— Нет, — ответил он, не отрываясь от ужина. Тереза полыхнула на него любопытным взглядом:
— Да бросьте! Такой симпатичный мужчина, как вы, с такими ласковыми карими глазами? Не могу поверить. Неужели не выходит к воротам золотоволосая жена — посмотреть, не вернулись ли вы? Ни одна бедная обманутая девушка в цепочке унылых деревень не глядит в небо, надеясь, что вы видите одну и ту же луну? Ну не томите нас больше! Нам еще не меньше двух-трех недель путешествовать вместе, а вы напускаете на себя такую таинственность! Это несправедливо!
— Жизнь вообще несправедлива, мадам Тальен. — Он помрачнел.