Глава тринадцатая
МОЛИТВА О ЧУДЕ
Август 1806 года
Луна была ей на руку, яркая и четкая. В конюшнях пахло сеном и потом. Николь сняла перчатку, потрепала мягкую морду гнедого, потом накинула на коня упряжь — звякнули в темноте пряжки, и конь затоптался, пока на него надевали сбрую.
— Я этого делать не буду, — сказал Ксавье, решительно складывая руки на груди.
Николь вывела коня и сунула мужчине поводья.
— Тогда мне самой придется. Держи.
Она подняла оглобли повозки — размаха рук едва хватило — и нажала. Телега не шевельнулась.
— Я все равно поеду, так что мог бы и помочь.
— Ты как муравей, пытающийся сдвинуть камень. Держи.
Он отдал ей поводья, она отпустила оглобли. Ксавье запряг коня за считаные секунды. Николь влезла на телегу.
— Погрузи мой сундук и привяжи его. Я собираюсь останавливаться как можно реже.
— Ты упряма, но я никогда не думал, что глупа.
— Не волнуйся. Я буду менять лошадей дорогой. До Амстердама всего неделя, если я потороплюсь.
Послушай, Луи не уедет из России, пока не прибудет новая партия. Там положение отчаянное: с тех пор, как Наполеон начал наступление, каждый француз под подозрением. Я очень за него волнуюсь: его уже однажды ограбили. Он говорит, что, если я ему доставлю все в ближайшие месяцы, он вернется во Францию. Если я не поеду в Амстердам спасать бутылки, весь город сочтет, что моему делу крышка. Я не могу сейчас позволить себе новую гонку к границе. Тем более с Моэтом — да и с любым другим виноделом. Так что привяжи мой сундук и пожелай мне удачи. Ментина спокойно поживет у моих родителей, и не забудь сказать мадам Оливье, что я до конца сезона в столице — поехала навестить Терезу Тогда это сразу же узнает весь город. Пусть лучше думают, что я перебираю потенциальных мужей в Париже, чем разбираю бутылки в Амстердаме, честно зарабатывая себе на жизнь.
— Если ты думаешь все это проделать в одиночку, то можешь рассчитывать только на чудо, — сказал Ксавье, затягивая веревки на сундуке.
— Чудеса случаются каждый год — прямо здесь, на моем винограднике, и я не дам ни одному из них зря пропасть.
— Если так, то делай, черт побери, что хочешь, только не приходи ко мне плакаться, если тебя по дороге ограбят или изнасилуют, если сломаешь в рытвине колесо или тебя похитит какой-нибудь вонючий и вшивый голландский моряк.
— Если меня похитят, я уж точно не смогу прийти к тебе плакаться! — огрызнулась она.
Ксавье поцокал языком, но буркнул на прощание с некоторым оттенком гордости за нее:
— Езжай, пока темно. И не волнуйся, я тут за всем пригляжу, пока ты будешь в вольном полете.
Николь щелкнула кнутом. Прохладный ночной воздух жалил щеки, хорошо была видна освещенная луной дорога. Она ехала со всей скоростью, на которую соглашался гнедой, и наконец виноградники сменились полями, запылали подожженные солнцем облака, возвещая о начале нового дня.
Амстердам был удушлив. В порту снова оказалось безлюдно, и воздух так густ, что казалось, будто дышишь ватой. Черное вдовье платье липло к телу, над горизонтом покачивалось разбухшее солнце. Моряки и докеры, одуревшие от безделья в замершем порту, сидели, развалясь, возле таверн, явно начав еще вчера, и пьяными голосами перекрикивались с группами проституток. Среди этих девиц встречались совсем молоденькие, тощие, с землистыми лицами; над подпертыми тугими корсажами грудями торчали ключицы. На войне деньги приходят и уходят быстро. Николь, по крайней мере, сохранила места для своих работников.
Она быстро прошла мимо, радуясь, что из-за проституток ее никто не заметил. Добравшись до склада, куда Луи отослал большую часть ее запаса, она сняла с пояса ключи, отперла замок и повернула рукоять, заранее страшась того, что предстоит увидеть.
На складе стоял затхлый дух, до самого потолка громоздились поддоны с бутылками. У Николь упало сердце — понадобятся недели, чтобы все это перебрать. Закатав рукава, она взялась за первый ящик, вытащила бутылку и посмотрела ее на свет. Из бутылки на нее злорадно глянул разросшийся грибок. Вино погибло.
Она заложила штабель отбракованных бутылок, которые будут ждать подводы, чтобы их отвезли к торговцу.
Он спустит когда-то драгоценное вино в сточную канаву, а бутылки снова употребит в дело.
Николь перебрала десять ящиков, и во всех одно и то же. Погибло, погибло, погибло. Почти пятьдесят тысяч бутылок, результат битвы со стихиями, тяжелой работы сбора винограда, отжима, брожения и тщательного блендирования, и вот конец — смерть в этом мрачном сарае возле тусклого серого моря. Такое невезение — это просто несправедливо! Успей она тогда надень раньше — и все эти бутылки поплыли бы в Россию. Черт побери, насколько легче было бы предоставить всю эту партию ее горькой судьбе!