– Шаль ту… Фене передашь… Ребята адрес скажут… Передашь? Вместе выбирали. Цвет правильный… пришелся по форме… к случаю… Нехай носит по мне…
На могиле боцмана мы сложили памятник из камня, укрепили обломок мачты «Менделеева» и привязали к ней спасательный круг с нашего корабля.
Мне не удалось самому вручить шаль вдове Штыренко. Моторист Валахов отвез вдове нашего боцмана шаль вместе с моим письмом.
Года через три я попал в Новороссийск. Дела привели меня в порт. И там, на берегу, когда я уже собирался уезжать, до моего слуха долетели слова, заставившие меня вернуться.
– «Штыренко» еще не приходил? – спросил кто-то у человека в морской форменке, стоявшего у ворот порта.
– «Штыренко» с утра должен был прийти, – отвечал тот равнодушно. – Только это вам не железная дорога, гражданин. На море всяко бывает. Через час, полагаю, будет.
«Штыренко» пришел через три часа. Это было маленькое парусно-моторное судно, двухмачтовое, не очень опрятное, видимо запущенное. Но я увидел на спасательных кругах надпись «Штыренко», и, когда загудел на кораблике тифон, мне показалось, что это наш боцман своим знакомым гудящим баском стал звать жену: «Фе-э-э-эня!»
– Прибыл-таки наконец, – услышал я позади себя женский голос, грудной и сердитый.
Я обернулся. За мной стояла высокая, дородная женщина. Упершись в бока крепкими, узловатыми руками, она смотрела на подходящий кораблик строгим, неодобряющим взглядом. На могучие плечи ее была накинута черная кружевная шаль, которую я узнал с первого взгляда. Я хотел заговорить с женщиной, но она промчалась мимо меня в развевающейся шали. И едва с причалившей к стенке шхуны опустили сходни, на них появилась рослая фигура в черной шали.
– Эй, на «Штыренко»! – зычным, раскатистым голосом позвала женщина. – Ты что ясны очи выставил? – прикрикнула она на молодого матроса, вышедшего на ее зов. – Я тебе такое скажу – сразу заморгаешь. Давай сюда капитана вашего, я ему, водошлепу, выскажу, что причитается.
Она стала грозно подниматься по сходням. Доски гнулись под ней. Матрос пытался преградить ей путь, но она пренебрежительно отвела его рукой в сторону.
– Матушки родимые, чистый трактир развели, засвинячили корапель! Это разве судно? Тараканья лоханка это! Ах вы, курослепы, демоны, барбосы! Эх, Трофима Егорыча на вас нет!… Знал бы он, на каком страме его фамилию держат, так раскидал бы всю могилку свою, бедняжка, да изобразил бы вам всем своими словами, чтобы вы могли понимать, какие вы есть. Чтобы вам всем кишки высмолило, бичкомеры!
Это было уж слишком. «Бичи», или «бичкомеры», – старая презрительная кличка моряков, которые не дорожат своим судном, готовы идти на любой корабль. Всякий уважающий себя советский моряк презирает «бичей» и считает эту кличку оскорбительной.
Она стала грозно подниматься по сходням.
– А ты кто такая? – спросил матрос, воспользовавшись тем, что женщина наконец перевела дух.
– Я вашему судну вдовой прихожусь, вот кто я! Скажи капитану: Аграфена Васильевна Штыренко пришла и хочет с ним иметь разговор.
– Касюк! – закричал матрос. – Скажи капитану, что Штыренкина Солоха явилась.
Через минуту вся немногочисленная команда «Штыренко» вылезла на палубу. Капитан – маленький, живой абхазец Джахаев – почтительно пожал руку вдове и представил ей других членов команды: своего помощника Топусова, моториста Семенова, рулевого Касюка и кока Галюшкина.
– Галюшкин, – застенчиво поправил молоденький кок, сделав ударение на первом слоге.
Тут же капитан стал объяснять вдове, что судно только что возило марганцевую руду из Чиатуры, а известно, что после нее сразу корабль не отскребешь. А что касается опоздания, то на это были также свои веские причины.
Но вдова была неумолима.
– Никогда вы эдак не отмоете, – наступала она на капитана. – Вы только поглядите, разве так приборку делают? Морду себе небось перед свиданкой не так скоблите. А сейчас только грязь по палубе развозите. Что вы, ребята, на самом деле!… Нет, морячки, у нас с вами большой разговор будет. Уж если такое название дали себе – вот у вас всюду написано: «Штыренко», «Штыренко», – то уж надо все соблюдать, как полагается. Что, я сама не служила, что ли? Двадцать три года ходила, все моря облазила, все ветры нюхала, из-за ревматизма только и ушла. Сироккой[2] мне ревматизм надуло. А такого безобразия сроду не видела. Трофим Егорыч моряк был во всем справный. Мы и уголь возили, когда приходилось, а ни шута подобного безобразия у нас не было. Товарищ капитан, я этого дела так не оставлю. Или чтобы все было как следовает, или я в управлении кому надо слово скажу, чтобы у вас имя сняли. Я своего Трофима Егорыча пакостить не дам. Вот весь мой сказ.
Через год я был в управлении Черноморского торгового флота. Мне захотелось узпать, как идут дела на «Штыренко».
– Ну что же, – сказали мне, – судно, конечно, не очень видное, план у него не ахти какой большой, но справляется молодцом. У них там история была забавная. Этого самого Штыренко вдова прямо истерзала их. А ребята там хорошие. Молодежь все. Только сперва обижались, что их на такую маленькую посудинку определили. А эта вдова не давала им прямо ни сна, ни отдыха. Ну и добилась своего. Теперь у них там и портрет Штыренко в кубрике висит: вдова подарила. Вообще все честь честью.
Может быть, вам попадалась на глаза маленькая заметка в «Правде», она называлась «Последний рейс «Штыренко». Если вам интересно, я расскажу, как было дело, так как участвовал в этом рейсе.
Весной этого года я снова попал на «Штыренко». Я встретил его у стенки мола. На нем только что кончилась приборка. Все сверкало на кораблике. И отмытый до блеска, оттертый скребками, окаченный из брандспойтов, словно помолодевший, он предстал передо мной, мигом подобрав паруса, как человек, с которого парикмахер только что сдернул простыню.
Дородная женщина тряпочкой очень по-домашнему обтирала на корме ствол зенитного пулемета.
– Знакомьтесь, – сказал мне капитан Джахаев, – Аграфена Васильевна Штыренко, тетя Феня, так сказать, вдова нашего корабля.
– Мы как будто знакомы, – сказал я.
– С первых дней войны у нас работает, – продолжал капитан. – Явилась прямо с вещами и говорит: «Теперь не время мне на берегу отсиживаться. Вот вам моя мореходка, документы все при мне. Давайте, какая есть у вас работа. Пригожусь еще».
– А что, не правда, скажешь? – откликнулась вдова. Аграфена Васильевна, тетя Феня, была у нас чем-то вроде уборщицы, помогала она также и коку. Судно было небольшое – двести тонн, – экипаж маленький, но дела находилось много. И хотя характер у тети Аграфены Васильевны не исправился, к ней все очень привязались.
Недавно мы получили задание – отвезти боеприпасы на одну батарею. Берег там был занят немцами. Но как раз против берега расположился искусственный островок. На нем имеются казематы, электростанция, пекарня – все это скрыто под землей. А сверху посажены маслины, акации, устроен палисадник, и в зелени незаметно укрылась батарея. Остров этот лежит дугой, словно подкова прибита на счастье. Только эта подкова была тут немцам на горе.
Батарея наша била с островка, беспокоила немцев. Но там как раз подошли к концу снаряды. Все запасы были израсходованы. Командование вызвало капитана Джахаева и дало ему задание доставить на остров снаряды.
Вечером Джахаев собрал наш маленький экипаж и передал приказ.
– Дело трудное, но почетное, – сказал капитан, – доверие, одним словом, оказано. Вопрос ясен.
Мы решили в этот рейс вдову нашу не брать. Дело опасное, крайне рискованное. Капитан нарочно отпустил Аграфену Васильевну до утра в город. А ночью мы тихонько снялись, подошли к известному месту, приняли груз и взяли курс на остров. Шли мы в полной тьме, не зажигая огней. Вдруг у входа в каюту я наткнулся на кого-то. Черная фигура показалась мне незнакомой.
2