— Я не думаю.
Это было правдой. Он ощущал недомогание, какое обычно бывает при гриппе. Он ничего не поел и чувствовал жар.
— Меня немного стесняет, что ты сын месье. Пассера-Монуайера. Подумать только, моя сестра была у них служанкой! Ты, может, ее знал.
— Когда это было?
— Лет десять назад.
— Ее звали Адель?
— Да.
— Я помню. Она терпеть не могла мою сестру. А теперь, наверное, моя сестра вышла замуж за врача из Орлеана.
— Да, он хирург… доктор Дорман.
Они замолчали. В это время они обычно вставали из-за стола. В кофейнике и чашках кофе кончился.
— Хочешь водки? Возьми в шкафу. Ничего, что я тобой командую и обращаюсь к тебе на «ты»?
— А что?
— Да так. Не наливай мне так много. Довольно! А ты можешь налить себе в большой стакан. Сколько тебе лет?
— Двадцать восемь.
Сложив руки на груди и уставившись в окно, в котором виднелась пыльная дорога, она произнесла:
— Если бы тебе было двадцать три… Столько сейчас моему Рене. Когда он совершил это, ему было только девятнадцать. Скажи мне, Жан…
— Что?
— Ты убил мужчину?
— Да, мужчину.
— Старого?
— Наверное, лет пятидесяти.
— Из пистолета?
Он отрицательно покачал головой и посмотрел на свои руки.
— Тебя раздражает, что я об этом спрашиваю?
Нет! Это его не раздражало. Он знал, что рано или поздно такой разговор должен состояться. Но всё это было так давно! И так отличалось от того, что люди могли себе представить!
— Ты не хочешь мне рассказать? Я же тебе все рассказала.
И он начал, будто отвечал выученный урок:
— Это началось на бульваре Сен-Мишель, в пивной под названием «Мандарин». Я даже не знаю, существует ли она теперь.
— Ты был студентом?
Разумеется! И его отец, с тех пор как овдовел… Но к чему это все рассказывать?
— У тебя была любовница?
Бедная Тати, она еще ревновала его к Зезетте! Ну, пусть любовница, коли это именно так называется! Ее содержал инженер с фирмы «Крезо». Ну, и намного ли удалось Тати продвинуться вперед?
— Ты ее любил?
Он уж и не знал, любил ли, но он был ревнив.
— Поклянись мне, что больше не увидишься со своим инженером.
— Дурачок ты, Жан!
Так она и сказала. Она была моложе его, но всегда норовила говорить с ним покровительственным тоном, целовать его в глаза и повторять:
— Ты дурачок!
А в моменты наибольшей нежности:
— Ты же круглый дурак!
Она давала ему почти материнские советы:
— Напрасно ты связался с такой женщиной, как я. Ну что тебе от того, что Виктор иногда ко мне приходит? Ведь именно он оплачивает мою квартиру и мои платья!
Это приводило его в ярость. Он писал отцу, сестре, придумывал любые причины, чтобы ему присылали больше денег.
— Ты слишком много тратишь. Зачем ты заказал еще шампанского?
Да затем, чтобы на них смотрели, вот и всё! А она зачем-то всегда демонстрировала свои счета, когда он бывал у нее.
Но все это было давно и затянулось дымкой времени. Теперь он с трудом вспоминал Люксембургский сад, скамейки, на которых он часами ее ожидал, и предметы, к сдаче которых он готовился, держа книги и тетради на коленях. И вечера, когда они оба не знали, что делать! И партии в жаке в подвале «Мандарина», где остальные играли в покер.
Тати знала, что это происходило в неведомом ей мире, и силилась понять:
— Так, значит, ты убил из-за денег?
— Я должен был оплатить ее квартиру за три месяца, а также беличью шубку, которую я ей подарил, не заплатив. Я боялся, что она вернется к своему инженеру. Знал, что втайне от меня она ему пописывала. Я даже теперь думаю, что иногда она с ним виделась. Она мне все время врала. И как-то сказала: «Тебе нужно готовиться к экзаменам. Будь я твоим отцом…»
Я умолял отца прислать мне денег… А он тратил и тратил их на любовниц. Я ведь имел право на долю моей матери, но он поклялся, что откажется от меня, если я потребую.
Как-то вечером, когда я только что продал свои часы, я увидел, как в подвале «Мандарина» начали крупную игру в покер.
Вообще-то, я продал не свои часы. Это был золотой хронометр, который я украл у отца, когда последний раз приезжал к нему. Мне дали за него три тысячи франков. А он стоил втрое дороже. Трех тысяч мне было недостаточно.
Один из игравших, провинциальный толстяк, предприниматель из Ле-Мана, проиграл… и был вне себя. Мои приятели, которые играли с ним, подмигивали мне.