Под его ногами кролики в ящиках устроили шумную возню, а куры время от времени перелетали на освободившиеся на насесте места.
Он не знал, какое было число и какой день недели. Он в одиночку перекусил на кухне и крикнул Тати, стоя у лестницы:
— Схожу посмотрю, как там живность. Не нужно ли им чего.
Едва он вышел в огород и оказался среди картофельных грядок, как внезапно увидел Фелицию, стоявшую буквально в метре от него.
Именно ее он и ждал. Он не видел ее взгляда, различая только ее фигуру. Она молчала. Он тоже ничего не сказал и самым естественным образом, словно они договорились заранее, обнял ее, и губы их слились.
Она не выказала ни малейшего сопротивления и ни малейшего удивления. Оказавшись в его объятиях, она сразу обмякла, и после долгого поцелуя ее губы остались послушно приоткрытыми.
Жан сразу подумал, что им нельзя оставаться здесь, посреди огорода, и молча повлек ее к сараю, пока не думая о том, что будет дальше. Там он снова ее обнял и увидел ее закрытые глаза и тело неестественной белизны.
Все словно было предопределено: что они встретятся сегодня вечером именно здесь, что им будет нечего сказать друг другу, что они узнают друг друга и тем самым лишь осложнят свою судьбу.
В тот момент Жан даже не знал, куда он ее уложил, — это была куча травы, приготовленной для кроликов. Даже лежа она оставалась инертной, в то время как Жан торопливо ее раздевал. Ее голые ноги были холодными. Чуть выше он почувствовал тепло ее тела и мгновенно, с какой-то сказочной легкостью, проник в нее.
Она стиснула зубы. В нескольких сантиметрах от их голов копошились кролики. От лампы стоявшего в углу инкубатора исходил слабый желтоватый свет, напоминавший маленький огонек дароносицы в огромном полутемном пространстве церкви.
Она помотала головой, давая понять, что затянувшийся поцелуй мешает ей дышать, словно птичка, которую неосторожно держат в руках и которая делает робкие попытки освободиться.
Вдруг она резко напряглась и через несколько секунд ее тело размякло. Он прошептал:
— Фелиция!
Он почувствовал, что она открыла глаза, посмотрела на него, наверное, с некоторым удивлением и попыталась высвободиться.
Она поднялась и оправила платье, стряхнув с него травинки, которые не могла видеть в темноте.
Пока он неловко стоял перед ней, она прислушалась и прошептала:
— По-моему, тебя зовут…
Это были единственные слова, которые она произнесла в тот вечер. Она сделала попытку уйти, но он удержал ее за руку. Она не стала ее вырывать, но не понимала, что должен означать этот жест, и еще больше удивилась, когда он нежно провел кончиками пальцев по ее губам и пробормотал:
— Спасибо.
В доме послышался шум. Это Тати колотила палкой в пол.
— Ты здесь, Жан?
— Здесь.
Ему хотелось глянуть на себя в осколок зеркала, висевший в кухне, но он не успел зажечь лампу.
— Что ты делаешь?
— Я пришел.
Он поднялся по лестнице, растирая обеими руками лицо, будто старался скрыть следы преступления.
— А что ты делал? Зажги свет.
— Я был в сарае, у кроликов.
Он снял с лампы стеклянный колпак, подкрутил фитиль и чиркнул спичкой. Его пальцы продолжали чуть дрожать.
— Мне показалось, что во дворе кто-то ходил. Чуть ли не на цыпочках.
Он не ответил.
— Ты никого не видел?
— Никого.
— Если б ты знал, Жан, как мне страшно! Я тебе надоела, да? Ты скоро начнешь меня ненавидеть.
— Да нет же!
— Как только подумаю, что какая-то женщина… Особенно эта Фелиция…
Почему она заговорила о Фелиции именно в эту минуту? Она лежала с багровым лицом. К вечеру у нее поднималась температура, и лицо казалось более крупным, чем обычно. Он посмотрел на ее щеку, где темнело пятно густых волос.
— Не знаю, что я сделаю, но…
Тень Жана занимала почти всю стену и доставала до потолка, на обоях были видны дырки от гвоздей, оставшиеся от разобранной полки.
— Тебе не скучно?
— Нет.
— Ты действительно думаешь, что можешь остаться здесь надолго?
— Ну конечно.
— Вот этого я и не понимаю. Когда я увидела, как ты идешь за мной по шоссе, я на это надеялась, я же приняла тебя за иностранца, похожего на югослава, а им, оказавшимся на чужбине, всегда нужен угол.
Она замолчала, но Жан словно не обратил на это внимания.
— Ты меня не слушаешь?
— Слушаю.
— А о чем я говорила?
— Вы говорили о югославах.
И, беспричинно улыбнувшись, он пожелал ей доброй ночи, поднялся на цыпочках в свою мансарду и, не раздеваясь, бросился на кровать.