Ну конечно! Конечно! Он понимал, что значил для нее больше, чем Рене. Он ведь взял ее сторону, подхватил ее дело, и даже больше.
— Так вот! Ты бы мог уехать, прихватив деньги. Не сердись. Я знаю, что у тебя даже не было такой мысли. Но если бы ты это сделал, я подумала бы, стоит ли на тебя сердиться. А теперь, если ты мне скажешь: «Тати, мне надоело, я должен уехать»…
Он увидел, как заходило ее горло. Болезнь обезобразила ее. Теперь же она стала еще более неприятной и некрасивой, все ее черты расплылись и она заплакала, по-детски надув губы.
— Не обращай внимания. Дай-ка мне платок! Если бы… Если бы ты захотел уехать…
Внезапно, несмотря на слезы, взгляд ее стал суровым, и она приподнялась на кровати.
— Единственное, чего я никогда бы не простила и никогда бы не позволила, если бы ты с этой девкой, которую я ненавижу… Видишь ли, Жан, если бы ты сделал это… Как только я подумаю, что эти люди всю жизнь мне…
Она не нашла достаточно сильных слов.
— Не знаю, что бы я сделала. Даже если бы меня прибили гвоздями к кровати, я, пожалуй, нашла бы в себе силы встать и…
От ярости и бессилия она дернула себя за прядь волос.
— Если бы ты нашел в городе другую… для развлечений… Но Фелиция! Ты молчишь?
— Нет.
— Ты ее любишь?
— Нет.
Во всем доме и в комнате, где гулял легкий сквознячок, их было двое. Их можно было разглядеть с другой стороны канала. Наверное, оттуда за ними никто не наблюдал. Фелиция же не пришла!
В домике у кирпичного завода уже легли спать. Там, наверное, было душно. В двух маленьких комнатках дышали четыре человека, причем от Эжена, как обычно, разило алкоголем.
— Да!
Он сказал «да» после того, как секунду назад сказал «нет». И сделал это сознательно. Он сказал «да», потому что ему больше не хватило смелости лгать, разыгрывать комедию, ложиться спать и обливаться в постели холодным потом в ожидании того, что не могло не произойти.
— Жан! Что ты сказал?
Она прекрасно видела, что он явно не в своей тарелке. Он был слишком спокоен и смотрел на нее отсутствующим взглядом.
— Жан! Ты ее любишь?
— Да.
— И ты спал с ней?
— Да.
Он робко, словно извиняясь, улыбнулся.
— Жан! Это невозможно! Скажи, что это неправда. Жан!
Она отбросила простыню, и Жан увидел ее перевязанное бинтами тело. Никогда еще так резко ему не бросалось в глаза ее волосяное пятно на щеке.
— Не уезжай, Жан! Послушай! Я должна тебе объяснить… Скажи мне… Как это могло произойти?
Почему она так разволновалась? А он сам? Он же, напротив, был абсолютно спокоен! Он замечал все детали в комнате, включая вздувшуюся занавесу, будто за ней кто-то находился. Он встал, чтобы прикрутить фитилек коптившей лампы.
— В сарае… около кроликов…
— Послушай, Жан… Я встану на колени. Ты слышишь? Я приползу к твоим ногам. Я знаю, что я старая женщина, старая лошадь, которой не на что надеяться. Но если бы ты знал… Всю мою жизнь…
Она действительно опустилась на полу на колени.
— Не смотри на меня так. Послушай!
А как он на нее смотрел? Совершенно спокойно, как никогда раньше.
— Обещай мне только больше никогда с ней не видеться. Я заставлю их уехать. Я найду способ, чтобы они уехали.
«Смертный приговор осуществляется…»
По его лицу промелькнула бледная улыбка.
— Почему ты улыбаешься? Неужели я так смешна? Я сделаю все, что ты захочешь. Я отдам тебе… Послушай! Деньги, о которых я говорила… Возьми их. Они твои! Я же тебе говорю… Не улыбайся же!
Он не улыбался. Просто губы сами собой скривились. Наоборот, он был печален и даже угрюм.
Коли уж так получилось, он смирился с неизбежностью происходящего. Стоя на коленях, она обхватила его ногу, в то время как ему слышались чеканные слова:
«Лица, приговоренные к принудительным работам, должны использоваться для выполнения самых тяжелых работ; к их ногам приковывается ядро…»
— Жан! Мне лучше умереть, чем…
Ну конечно! Конечно! Только это ему и осталось сделать. Он давно об этом знал. Это было предусмотрено. Разве это не было самым простым выходом?
«Любое предумышленное лишение человека жизни считается убийством…»
Он ничего не замышлял. Это была не его вина!
— Мне плохо, Жан. Помоги мне встать и уложи меня. Я очень хочу, чтобы ты понял… С четырнадцати лет…
А он?
— Что ты ищешь? Жан! Не пугай меня! Жан! Посмотри на меня. Скажи мне что-нибудь.
— Что сказать?
— Не знаю… Я… Жан!
Он нашел тот самый молоток, который он принес, когда Тати решила расположиться в этой комнате и велела снять полки, на которых хранились фрукты.