Другие учителя равным себе его не считали, так как были уверены, что имеют дело с довольно-таки ленивым мастеровым, раз уж он работает в школьной мастерской, а не на фабрике, где заработок куда больше. Разве можно с ним разговаривать о явлениях высшего порядка и изящных искусствах, может, у него на самом деле и законченного среднего нет? Мало ли что в бумажке написано…
Но когда было дано указание незамедлительно организовать кружки для внеклассной работы, вспомнили и о Жираке: у него же нет общественной нагрузки. И весьма удивились, когда тот без всякого сопротивления взялся вести кружок юных ботаников.
Был конец апреля. Жирак посадил немногочисленных членов кружка в электричку и повез в лес. Вернулись они с вкусными, сочными листьями медвежьего лука в бумажных кульках и с латинским названием «аллиум урсинум» в голове. Кроме того, они узнали, что обычный лук «аллиум сативум» относится к семейству лилий, что его пьют со сладким молоком от глистов, с солью от колик в животе, с медом кладут на раны, лошадям от рези дают лук с табаком.
После этой небольшой экскурсии в ботаники готовы были записаться все, но Жирак брал только тех, кто усерднее всех работал в школьном саду, где теперь беспрерывно копали, рыхлили, пересаживали, подстригали и опрыскивали.
К сожалению, осенью Жирак из школы ушел. На него пожаловалась учительница физкультуры. На соревнования по метанию гранаты не явились шесть мальчишек, что нанесло непоправимый урон спортивной чести не только школы, но и всего района. Допрошенные мальчишки сознались, что в это время они преспокойно пекли с другими ботаниками выращенный ими картофель сорта Черный гамбийский.
И вместо того чтобы самокритично признать свою вину и пообещать исправиться, разъяренный Жирак подал заявление об уходе.
Когда Мудите познакомилась с Жираком, ему еще не было сорока. Эпоха выращивания ранней капусты и картошки на частных участках кончалась, так как заготовители неожиданно открыли, что в нашей огромной стране есть республики с более изобильным солнцем, чем в Латвии, и оттуда пошли вагоны с ранними овощами по умеренным ценам. Частный сектор быстро перестроился, и началась эра цветов и цветочных луковиц. Жираку это принесло известность, так как в отличие от других он изучал агрономию. К нему приходили за советом, просили определить кислотность почвы или порекомендовать посадочный материал — наконец-то его познания кому-то пригодились. Кое-как был достроен нижний этаж дома, и начато возведение теплицы. Ради дома Жирак особенно не отказывал себе, носил хорошо сшитые костюмы, которые скрывали дефекты его фигуры, ходил на концерты и в театр, и поскольку был человеком, который лишь в исключительных случаях поднимал рюмку с коньяком или бокал с шампанским, выглядел моложе своих лет и чувствовал себя весьма бодро.
Мудите восхищалась его познаниями и спокойствием, с которым он по десять раз объяснял посетителям одно и то же. На каждом шагу она чувствовала превосходство Жирака, подчинялась ему, слегка даже побаивалась и полагала, что именно таким и должен быть глава семьи — на Жирака можно было положиться. Наверняка сыграл роль тот факт, что еще в двадцать два года Мудите по вечерам ставила на кухне свою раскладушку и слышала сквозь сон, как капает вода из крана. Если многие девушки в ее возрасте уже пресытились любовными приключениями, то Мудите к ним еще не прикоснулась. Может быть, это была заслуга и ее матери, может быть, обстоятельства так сложились, а именно то, что стряслось с Карлисом Валдером, на вечера она не ходила, чувствовала себя покинутой, перестала учиться музыке и поступила в торговый техникум, откуда и попала на склад готовой одежды, который был настоящим женским монастырем.
Жирак еще какое-то время колебался, раздумывал о разнице в годах, потом по секрету от Мудите поделился своими опасениями с ее родителями. И получил благословение.
Мудите фактически уже сдалась, оставалось только опустить подъемный мост и выйти с ключами на вышитой подушечке. Мудите вошла в дом, под крышей которого никогда не было ни бурь, ни вьюг, всегда только ясная погода, мягкий, ровный климат…
Жирак, покряхтывая, все возился в теплице — перетаскивал ящики с саженцами подальше от вентиляционного люка.
«Так все и осталось, и ничто уже не изменится», — подумала вдруг Мудите, и ей стало грустно.
Она попробовала все три канала, но ничего интересного по телевизору не было.
«Почему я не могу позвонить? Даже обязана сделать это ради приличия!» Прислушавшись к тому, как Жирак уходит в другой конец теплицы, она набрала номер.
— Попрошу Карлиса Валдера.
— Валдер слушает.
— Говорят из института общественного мнения. Скажите, какого размера у вас квартира, площадь ванной и ширина дверей. Метр у вас есть?
— Мудите! Почему ты так долго молчала, Мудите? Я так рад, что ты позвонила! Снимок колоссальный, Рудольф просто на крыльях парит и называет тебя ангелом!
— О нем я этого не могу сказать…
— Я тебя понимаю… Есть у него такая слабость, а так он вполне приличный человек. Ты его хорошо осадила, до самого дома пыхтел. Мудите, если тебе неудобно приходить, я могу тебе одну фотографию прислать. Честное слово, мирового класса!
— Не присылай! У меня же муж, что я ему скажу?
— Тогда приходи!
— Я заскочу… Когда будет побольше свободного времени, вот квартал кончится, а то мы по уши в бумагах сидим…
Жирак что-то перевернул в теплице и потом долго ворчал себе под нос. Мудите подумала, что раньше у него ничего из рук не валилось и с собой он не разговаривал, как старик склеротик.
— Карлен… Я бы не хотела, чтобы кто-нибудь еще эту фотографию видел…
— Глупости, Мудите, это настоящее искусство, в ней нет ничего предосудительного… Ты на ней божественная! Когда ты сможешь прийти?
— У меня тут звонят… Пока!
— Привет Рудольфу передать?
— А он там, что ли?
— Нет, куда-то вышел.
— Не вздумай передавать, а то еще бог знает что подумает!
— Ты позвони перед приходом, чтобы я мог тебя как следует принять.
— Хорошо, хорошо… — Мудите положила трубку. Она вспомнила Рудольфа, как он лежал на спине на вытоптанном овсе и в отчаянии смотрел в черное августовское небо. — Нет, не пойду! — решила она, хотя очень хотелось видеть фотографию.
Но когда в середине декабря местком стал ломать голову, где заполучить фотографа для новогоднего карнавала, Мудите дала телефон Карлиса.
— Пусть попросят Рудольфа, — наказала она. — Придумайте что хотите, только не говорите, что я имею к этому какое-то отношение!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Арнис помог Бертулису поднести большой черный полиэтиленовый мешок с картотекой, усадил его в автобус, а сам свернул в переулок, точнее, на улицу Метру, прикидывая, могла ли здесь остановиться машина, на которой приехал стрелявший, и кто бы мог его видеть. Работу весьма облегчало то обстоятельство, что одна сторона улицы автоматически исключалась для стоянки. Разумеется, это не означает, что не придется разговаривать с дворниками домов на другой стороне, но если машины стоят плотно, найти нужного человека уже проще. Хотя бы потому, что приезжающего или уезжающего лучше всего запоминают водители других машин. Во-первых, соседние машины мешают им стоять там, где бы им хотелось, во-вторых, неловкий водитель, который пытается встать, — а неловким каждый считает почти всех остальных, потому что манера водить почти у каждого своя, — вызывает трепет за состояние своего лакированного бока, а в-третьих, у них неистребимое любопытство ко всем другим машинам. Почему он не покрасил диски? Глянь-ка, у него переднее крыло уже почти проела ржавчина, а судя по номеру, машина совсем еще не старая! Что это за погремушка висит за задним стеклом? Словом, интерес к другим машинам и стремление сравнивать их со своей столь велико, что вопросы возникают десятками, не говоря уже о тех случаях, когда объект сравнения является изделием фирмы, редко у нас встречающейся.
Хотя на сей раз надежда получить информацию у дворников была невелика — какой дворник будет тебе подметать улицу в три часа дня! — Арнис обошел близлежащие дома. Нет, дворники ничего не могли сказать. Какие-то машины стояли, каждый день их полно, но владельцев и каких-либо особых примет у машин назвать не могут.