— Вот тебе ружье, и покажи, на что ты способен, — протянул он заряженное ружье Карлису.
— Давай… — Карлис спокойно взял ружье, спустил предохранитель и долго целился, ожидая, когда Рудольф удержит его своим криком. Но нет, не кричит. Карлис опустил ружье, многозначительно посмотрел на Рудольфа, потом быстро прицелился и выстрелил.
Выстрел оказался негромким, штукатурка нигде не посыпалась, свеча на шкафу продолжала гореть.
— Промахнулся, дружок, — насмешливо сказал Рудольф, взял двустволку и выстрелил сам. Огарок погас, будто его задули. — Тренировка нужна. — И Рудольф дал ему еще патронов. По правде говоря, это были пустые гильзы с пистонами жевелло. — Вот так в цирке трюкачат. Красивая девушка ставит на голову зажженную свечу, а кавалер стреляет — и фук! потухло! Если бы он стрелял настоящими пулями, так ему бы то и дело пришлось хоронить хорошеньких блондинок, и дирекция этот трюк запретила бы, потому что практики возрождения красоток из мертвых в мире пока что не существует. Пали еще раз: если прицелишься точно — свеча обязательно погаснет! Весь трюк в колебании воздуха, ничего сложного нет… Ловкость глаза и никакого мошенства! Тебе надо серьезно потренироваться, потому что охотиться — печалить по животным, а убивать их. Лицензия у нас только одна, а пистонов жевелло пол-литровая банка.
Ружье принесло Карлису совсем новое, еще неизведанное чувство. Лежащий на коленях холодный металл придавал смелости — ему, Карлису, даровано право казнить или миловать. Если вначале он боялся, что не сможет выстрелить в зверя, то потом, свыкнувшись с ружьем, от всей души желал, чтобы из леса вышел какой-нибудь волк или енот, которого можно сразу уложить и к которому не надо испытывать жалости. И он не будет жалеть, он будет мужественным, он вскинет ружье и выстрелит. Если на опушку выходила косуля, он долго и тщательно целился под лопатку, чтобы привыкнуть видеть мушку на силуэте зверя, ловить место, куда должна ударить пуля, а когда мимо шествовал спокойный барсук, Карлис вел мушку за ним, пока видел его, так как Рудольф учил, что, стреляя по идущему зверю, надо ружье вести за ним.
Чувство это бывает у каждого охотника, когда он впервые берет в руки оружие, но оно проходит, когда к оружию привыкаешь, когда знаешь, на что оно способно, когда в сознании «убивать» и «охотиться» уже не смешиваются, а стоят, не соединяясь, на своих местах. Так по птице бьют только по летящей, а по косуле — только по бегущей. Так свыкаются с предоставленной властью, когда ясно понимают, какую ответственность она возлагает.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
— Нам надо немного побеседовать, — сказал Конрад старушке.
— Что? Повторите, я плохо слышу…
— Нам надо бы побеседовать, — повторил Конрад громче.
— Хорошо, — старушка кивнула седой головой. — Спрашивайте. Меня зовут Паула.
— Здесь будет неудобно. Здесь сейчас люди начнут работать, мы им будем мешать.
— Можно к Карлису пойти или на кухню.
— Лучше на кухню, я с детства люблю кухню.
Шаркая шлепанцами, старушка вышла в коридор. Конрад последовал за нею.
— Кто приходил к Димде в гости?
— Карлис знает… Я здесь уже мало бываю, обед приготовлю да пыль оботру… Немолодая уже, скоро ровно восемьдесят.
Кухня была чистая, и Конрад подумал, что, пожалуй, это самое чистое место во всей квартире. И довольно большая — вон дровяную плиту после установки газовой не разобрали, надо думать, иногда даже пользуются ею.
Стол, три стула и выкрашенный в белый цвет старомодный буфет в углу, над ним дощечки с аккуратно развешанными кухонными принадлежностями, еще выше полка, на которой тесно стоят фаянсовые баночки с немецкими надписями: Muskat, Mandeln, Zimt. Над раковиной блеклый, но чистый коврик с вышитыми синими гномами, которые тащат большущий кувшин с водой. Справа дверь в кладовку, слева… Наверное, комната для прислуги, подумал Конрад, и приоткрыл ее. В нос ударил запах смолы, в глаза бросился толстый слой белой пыли, которая, словно только что выпавший снег, запорошила все, что есть в комнате, — шлифовальный круг, бормашину, электромотор и провода от него, а кое-где даже висела гроздьями.
— Здесь Карлис, уж вы простите, свой янтарь обрабатывает, — сама пояснила Паула.
— Да-да, — кивнул Конрад, прикрыл дверь и выглянул в окно. То место, где лежал Рудольф Димда, уже можно было узнать только по очерченному мелом силуэту и по кучкам песка, которым засыпали кровь. — Где вы живете?