— Ладно…
Джемпер… Блузка… Она быстро разделась.
— Рудольф… Пожалуйста… Мне неловко…
Рудольф отвернулся и стал торопливо возиться с аппаратом.
— Я готова.
— Сейчас! Присядьте на беднягу… Грудь, слишком много груди… Повернитесь немного вправо и пригнитесь… Нет, лучше все-таки прямо… Мудите, вы прямо богиня… Ах какой будет снимок! Это труд всей моей жизни, и поэтому я вас буду любить всю жизнь! Волосы, слегка пригладьте волосы! Нет, совершеннее уже ничего быть не может… Только вот лицо… Не хватает отношения к происходящему… Представьте, что вы его убили и теперь это переживаете… Не годится… Нет, нет… Как в плохом театре…
— Что же мне делать? Я же не могу заплакать ни с того ни с сего… И мне холодно…
— Держите патрон… Зарядите ружье… О, это вы великолепно умеете… И стрелять тоже? От сарая в поле попасть можете?
— У брата есть ружье… Мы ворон стреляли.
— Так вы действительно умеете стрелять?
— Немного… Стреляла… Только давно.
— Берите ружье и идите сюда! Рядом!
— Я что-нибудь надену…
— Не надо надевать! Некогда. Да идите же! — Он схватил ее за руку и потащил вдоль межи. В другой руке у него был карманный фонарик, которым он описывал шарящие круги по земле.
Вся живая тварь в траве уже устроилась на ночлег, только какая-то мохнатая гусеница крутила во все стороны головой в поисках новой точки опоры, вот ловко шмыгнул в убежище паук, рассерженный слишком ярким светом.
Еще дальше, вперед. Через межу, где трава мокрая от росы. И тут в луч света попала лягушка. Свет ослепил ее, и она недвижно продолжала сидеть. Только вытаращенные глаза вращаются да бока ходят.
— Стреляйте! — приказал Димда.
— Зачем? Что с вами?
— Стреляйте! — закричал Димда, уже не сдерживая себя.
— Я буду звать на помощь!
— Глядите! — Димда схватил ружье и выстрелил в лягушку.
Выстрелил дробью, и от маленького существа осталась только кровавая кашица и клочки кожицы.
— Видели? Вот и запомните! — Димда уже подтащил Мудите обратно и толкнул к кабану.
— Карлис! Большой фонарь! Куда ты светишь? Ты что, действительно зажмурился? Открой глаза и посвети сюда, ничего красивее ты никогда не увидишь!
Позднее, когда проявили пленку и сделали отпечатки, на лице Мудите можно было различить и страх, и смятение, и жалость…
ГЛАВА ПЯТАЯ
Пока Конрад беседовал с Паулой и Цилдой, инспектор Бертулис успел обойти большинство квартир на лестнице и расспросить других жителей дома, но ничего конкретного этот опрос не дал. Фотографа Рудольфа Димду знали многие, но близких контактов с ним не имели. Женщины, чьих детей он снимал на детских праздниках, говорили, что снимки он делал дешево, потому что брал только цену материала, а от платы за работу категорически отказывался. Кто-то сказал, что у Димды есть «Волга», довольно уже разбитая, которую он держит в гараже у Гризинькална, что Димда — заядлый охотник и что он часто возит на охоту своего соседа, частично парализованного, Карлиса Валдера, бывшего футболиста юношеской сборной, который теперь дома янтарные брошки делает. В общем, улов был небогатый, но совпадало одно — почти никто не видал Димду с каким-нибудь другим человеком, кроме Карлиса Валдера.
Свой обход Бертулис закончил стариком на втором этаже.
В двух комнатах висели люстры мейсенского фарфора с цветочками. Заметив, что Бертулис бросил на них заинтересованный взгляд, старик объяснил, что привез их из Германии и что таких теперь нигде не достанешь. Он выменял их на мясные консервы. Наверное, на те же консервы выменял он и серебряные каминные часы, которые стояли на полированной секции, так как по своим габаритам нигде больше не помещались. Фигурки на них участвовали в битве, даже слоны и верблюды тут были, не говоря уже о вооруженных копьями и луками воинах. Очень старая работа, может быть, даже и Динглингера.
На письменном столе аккуратно сложены газеты. Старик сел в свое кресло и вдруг превратился в статую, на губах которой застыл вопрос: «По какому делу?», а в голове запрограммирован один-единственный ответ: «К сожалению, ничем не могу помочь!»
Разумеется, и старик в момент выстрела не находился у окна, так что все им сказанное было совершенно несущественно.
— Вы давно здесь живете?
— С сорок пятого.
— Тогда вы могли бы охарактеризовать Рудольфа Димду как соседа, — сказал Бертулис рассеянно, подумав при этом, что в сорок пятом году даже его отец и мать еще не могли быть знакомы, а он в семье третий, самый младший сын.