— Жирак, ты чуть не убил человека, и мы спасли тебя от суда. Если бы у тебя дом остался, ты бы определенно загремел на долгие годы! И этот дом у тебя бы конфисковали! Как мы тогда из-за тебя бегали, как маму отсюда выписывали и к тебе прописывали! А теперь ты ее на улицу хочешь выбросить?
— Слушай, что с тобой сегодня? Что ты от меня хочешь?
— А ты знаешь, почему меня на фабрике в очередь на квартиру не поставили? Потому что муттер у тебя прописана и у нас не меньше четырех с половиной метров на человека,
— Да ты бы хоть позвонил… За неделю бы все уладили…
— Теперь уже поздно. И нам здесь всем тесно. Берите стариков к себе! Верхний этаж у тебя не достроен, старик быстро эти комнатушки доведет до ума. Он еще крепкий мужик. Мебели никакой покупать не надо, шкаф и кровать с собой заберут. Мама тебе в саду помогать будет, про старика и говорить нечего, нет такого ремесла, которого бы не знал! Не пожалеешь, рад будешь!
— А ты знаешь, каким трудом я этот дом поднял? — У Жирака от злости даже губы затряслись. — Да ты знаешь, сколько я работал, чтобы под крышу его подвести? Восемнадцать часов в день! Ни праздников, ни воскресений годами не знал и теперь еще не знаю!
— Он мне, работяге, рассказывает про работу! Лох ты этакий! — Вилнис вскочил, сделал круг по кухне и вновь уселся, — Работают на фабрике! Как я работаю!
— Да что ты умеешь, работничек, когда даже восьмой класс тебе было трудно закончить! Только тачку гонять и умеешь! Придешь на работу и знай перекуры устраиваешь, а потом жалуешься, что зарабатываешь мало!
— Ни к каким нотариусам мать не пойдет! И точка!
Жирак выскочил за дверь, Вилнис крикнул ему вслед:
— Штаны от злости не обделай, баба базарная! И Мудите чтобы сюда не являлась, я ее тоже выставлю!
Адвокат, который был знаком Жираку еще по студенческим годам, выслушал его горестный рассказ очень внимательно, только позевывая и прикрываясь ладонью, — бессонница его мучила.
— Этот малый просто глуп! Он мог бы снять с тебя все до последней рубашки! — покачал адвокат головой. — Радуйся тому, что он еще не заставил мать переписать дом на него! И тогда в один прекрасный день в твою калитку постучал бы судебный исполнитель, чтобы ты чемоданы укладывал. Как только дело против тебя прекратили, надо было сейчас же к нотариусу бежать и аннулировать дарственную. С согласия лица, которому дарят, это можно было сделать. И вообще, зачем надо было затевать такую аферу, не верю я, чтобы приговор был с конфискацией имущества.
— Мы с женой подумали — для пущей надежности… У меня еще тогда была небольшая неприятность с крокусами. Что я дом строил своими руками, это все соседи могут показать. Я у некоторых даже деньги занимал на материалы… У нотариусов в книгах записано, можно найти… — растерянно стал объяснять Жирак.
— Это все не поможет… Дом ты подарил, и этим все сказано. Может, ты этому прохвосту пообещаешь отступного? — прикинул адвокат. — Нет, лучше не обещай. Такой только почует, что деньгами пахнет, глотку перервет. Ты понимаешь, он уже свыкся с мыслью, что дом его. Плевать ему на то, что ты строил и работал. Он считает, что у тебя добра много и отнять у тебя что-то даже похвально, этим он докажет свои умственные способности. Нет, Зиги, ты просто дурак! — Знаток кодексов даже сам разнервничался. — А вдруг старуха неожиданно умрет?
— Видишь ли…
— Что видишь? И видеть нечего! Дом твой поделят ее наследники. Сколько у нее детей?
— Второй сын порядочный человек. Моряк.
— Хорошо, даже если он откажется от своей доли, у вас с женой останется лишь третья часть, ведь и отцу…
— О, черт! Ну что мне проку от твоей надгробной речи?
— А я хочу, чтобы ты серьезно оценил свое положение. Совет есть, и очень простой. Бери стариков к себе, иного выхода нет. Когда они расстанутся с тем прохвостом, страх пройдет, и старушка за милую душу вернет тебе дом. Насколько я понимаю, она человек честный…
— Непременно! За стариков я ручаюсь! Я думаю так, — помолчав, продолжал Жирак. — Может быть, подождать, пока вернется из плавания старший брат, и собрать семейный совет?
— А что это даст? Пока старики с этим прохвостом, они и не пикнут. Боятся, но и любят, наверное. Дочь, конечно, тоже не чужая, но ведь у сынка-то это единственный шанс как-то выбиться… Поступай как знаешь, я тянуть не советую!
— Но пойми, сад для меня все… Если у меня отнимут сад и теплицу, я — ничто. Когда я вижу заросшие сорняком грядки, то спать не могу.
— Поэта ты еще мог разжалобить, юрист руководствуется законом. Почему ты не хочешь взять стариков к себе? Думаешь, не уживетесь?