— Мне эти долгие диспуты начинают надоедать. Вы довольно бесцеремонно тратите время, которое принадлежит не только вам, но и нам. Но чтобы вам было ясно ваше положение…
— Завтра вечером вы вернетесь с лыжным поездом как ни в чем не бывало. Мы вам это обещаем… — вмешался парень, но острый взгляд старшего тут же заставил его замолчать.
— Разумеется, если вы добросовестно выполните наши требования, — продолжал старший. — А что касается проверки… Ведь ваш заместитель Гибало тоже знает все о системе сигнализации, так ведь?
— Думаю, что да… — пробормотал Гвидо. — Практически должен…
— Его родственники живут подле Резекне?
— Брат и родители. Мы иногда ездим туда ловить рыбу…
— Да у них там нет телефона… Ночью ваш помощник Гибало получил телеграмму, что мать очень больна и к утреннему поезду его будет ждать машина… Я думаю… — и человек взглянул на часы, — что сейчас он уже начал вычерчивать план. Разница лишь та, что ваши условия немножко комфортабельнее. Теперь вы понимаете, что у нас будет возможность сравнить оба плана? Причем мы не будем выяснять, кто из вас соврал, а просто прикончим обоих. Подумайте, стоят ли эти жалкие минералы двух жизней! Теперь об инструментах… У нас будут бесшумные электросверла с победитовыми, а если понадобится, то и с алмазными фрезами. Практически они режут металл, как масло. Погодите, одна у нас с собой… — Старший повернулся к парню: — Достань в правом кармане рюкзака, покажи ему…
Это был довольно тонкий, но большого диаметра металлический диск из сплава, усеянный мелкими блестками. В центре ось, которую, видимо, зажимали в головке сверла. Диаметр большой, так что работать надо осторожно и умело, но проникнуть можно почти всюду.
— Остальное — отмычки. Это вас не может интересовать…
— Конечно, конечно, — ошеломленно ответил Гвидо.
— На фабрику мы отправимся восьмером: к сожалению, приходится считаться с возможностью, что придется отстреливаться. В таких делах всего никак нельзя предвидеть.
На миг промелькнуло сомнение — отстреливаться? Чем, если у вас только допотопный пистолет?
— Мы предстаем перед вами с открытым лицом, а не натянув на голову чулок с дырками для глаз. Поступаем так сознательно, чтобы вам было ясно — шутки шутить не приходится. Мы можем покинуть это место только в полной уверенности, что вы будете молчать. Живой или мертвый… В первом случае вас принудит сам начерченный план ограбления центрального сейфа, во втором… Ну, хорошо, лучше не будем, но помнить об этом следует, это уводит от желания делать глупости. Не волнуйтесь, если утром вместо нас увидите других людей. Наш уговор остается в силе: они точно выполнят мои указания и освободят вас, чтобы вы успели на лыжный поезд. У вас есть время — ровно до половины десятого утра. Если захотите, то успеете!
Парень открыл дверь в комнату. Гвидо, чуть не шатаясь, вошел туда и упал на лежанку. Мысли о побеге оставили его.
Парень взглянул на старшего с восхищением. Тот самоуверенно усмехнулся — инженер Гвидо Лиекнис поверил ему.
Женщина, весь разговор простоявшая в сенях, вошла в кухню. У нее были красные заплаканные глаза.
«А она порядочнее, чем я думал», — с некоторым уважением заключил старший.
ВДОВА
Дочь Сэма держалась если не дружески, то, во всяком случае, товарищески. Это была молодая, хорошо одетая женщина с продолговатым лицом и светлыми, длинными, свободно падающими волосами. От нее веяло точно такой же стерильной чистотой, как и от Сэма: казалось, к подошвам ее туфель даже песчинки не пристало. Ни манерой разговора, ни как-нибудь еще она не давала понять, что разговаривает с любовницей своего отца. Они болтали о нем, как о хорошем общем приятеле.
— Глупо, конечно, но у них там такой порядок, что письма разрешают посылать только членам семьи.
— И я не могу ему писать?
— Там цензура. Ваше письмо отошлют обратно нераспечатанным.
— Как я хочу его видеть!
— И он мне то же самое сказал. Он о вас много думает. — И она украдкой обвела комнату таким женским взглядом, который готов уловить любую деталь, говорящую о присутствии здесь мужчины. Маргита уловила его и все поняла.
— Я живу одна, — сдержанно сказала Маргита, а в душе поднялась буря возмущения: «После него? Как она могла только подумать!»
На кухне засвистел чайник, и Маргита пошла варить кофе.
Дочь Сэма весьма философски относилась к пристрастию своего отца к прекрасному полу. Она не осуждала его, а все случившееся восприняла как факт. Ее удивляла сама Маргита — эту девушку она не могла понять. Так же как не раз уже удивлялась, что отец мог жениться на такой нетерпимой и невыносимой женщине, как ее мать.