«Легко любить своих друзей, — учила меня когда-то давно бабушка чему-то из Торы. — Но ты попробуй возлюбить своих врагов…»
Я любила. Любила своего злейшего врага.
— Готовы? Цельтесь.
Воздух был настолько прозрачным и чистым, что я услышала не только едва слышный щелчок у своей головы, когда Райнхарт снял пистолет с предохранителя, но и как Эрнст выдыхал сигаретный дым в нескольких шагах позади. Но команды стрелять так и не последовало, только сам выстрел, одиночный и оглушающе громкий. Крохотные брызги крови запятнали девственно-белый снег передо мной, и мягкий шорох падающего в сугроб тела заставил меня медленно повернуть голову. Эрнст стоял над трупом Райнхарта, по-прежнему сжимая пистолет в кожаной перчатке. Кристально чистый снег под головой агента гестапо медленно окрашивался бордово-красным.
Я не могла заставить себя пошевелиться, пока Эрнст не шагнул ко мне и не помог мне подняться.
— Испугалась? — он виновато улыбнулся мне, торопясь развязать мне руки. — Прости, я должен был заставить его поверить, что я действительно хотел тебя расстрелять.
— Я знаю.
— Да ты должно быть вся продрогла! — Он снял своё пальто и накинул его мне на плечи; но никакое пальто не могло согреть меня, как его руки, когда он крепко меня обнял, и мысль о том, что он всё же предпочёл меня своему фюреру. Было ужасно неправильно целовать друг друга рядом с ещё не остывшим трупом, но нам сейчас было не до приличий.
— А с ним что будем делать? — я кивнула на мёртвого Райнхарта. — И как мы всё объясним Мюллеру? Он же всё знает, он нас обоих повесит…
— Ничего он не сделает, если только у нас будет кто-то повлиятельнее на нашей стороне.
— Кто?
— Рейхсфюрер Гиммлер, например. С его любовью ко всякого рода заговорам, я ему такую историю наплету, что он проглотит её в два счёта не только с крючком, но и с леской. От тебя же требуется всего одно: скажи мне, где именно находится тело Йозефа.
— А с трупом что? — я снова покосилась на Райнхарта. — Так его тут и оставим?
— Да, лучше ничего не трогать. А теперь поехали к рейхсфюреру, пока Мюллер не хватился своего покойного протеже.
Он взял мою руку в свою, и мы начали пробираться по сугробам обратно к машине.
Генрих, который только что вернулся из Франции, всё больше и больше бледнел, слушая мой рассказ по пути с военного аэродрома домой.
— Так что же это значит, всё? Мы скомпрометированы?
Было видно, что он не понимал, как мы до сих пор вообще были живы и даже не под арестом.
— Не совсем. То есть, доктор Кальтенбруннер всё про нас знает, но он так извратил всю историю, когда рассказывал её рейхсфюреру, что мы оказались и вовсе не причём.
— Как это возможно?
— Он полностью переврал дело Райнхарта, и из его слов получилось, что Райнхарт сам фальсифицировал всю информацию. Если уж совсем начистоту, то он с таким вдохновением врал Гиммлеру, что я сама ему чуть не поверила.
Это было правдой. Хотя чему я удивлялась? Эрнст был блестящим адвокатом со свойственным им всем талантом обращать факты в нужное им направление; к концу рассказа Гиммлер готов был у него с руки есть.
— Это был Райнхарт, кто убил Йозефа, и попытался сделать так, чтобы та девушка, Ребека, поверила, будто бы фрау Фридманн была настоящим преступником, явно с целью избавиться от моего секретаря чужими руками. — Я вспомнила, как Эрнст, заложив руки за спину, расхаживал перед столом Гиммлера, будто и вправду представлял чьё-то дело в зале суда. — Рейхсфюрер, да вы только взгляните на неё! Она же хрупкая, беззащитная женщина; ну как она физически могла справиться с мужчиной, вдвое сильнее неё? Но даже не это поставило для меня под сомнение всю эту престранную теорию Райнхарта, а совсем другое: когда я спросил его, а с чего он вообще взял, что Йозеф был мёртв, а не покинул, скажем, страну, Райнхарт «похвалился» мне, будто проследовал за машиной фрау Фридманн предположительно тем утром, когда она убила Йозефа, и мог указать мне точное место, где было спрятано тело.
— А как вы знаете, что он действительно за ней не проследовал? — Рейхсфюрер всё-таки любил факты; Эрнст же был более чем подготовлен подбросить ему дюжину новых в ответ на каждый его вопрос.
— Потому что той ночью фрау Фридманн имела несчастье упасть с лестницы у себя дома, и спала крепким сном, когда я пришёл проведать её после звонка её мужа о том, что она не сможет прийти на работу. Так что у неё более чем железное алиби, которое могу подтвердить не только я, но и доктор, что её осматривал, и сам оберфюрер Фридманн, который, естественно, находился с ней всю ночь.