— Вы читали? — спросил он. — Отличный роман, не правда ли? Постановщику предстоит нелегкая задача. Все решает стиль. В нем заключен такой нюанс отчаяния…
Он щелкнул пальцами. Я прекрасно видел, что Матильда сидела как на раскаленных угольях.
— Автор объявится в момент выхода фильма на экран, — продолжал Мелотти. — Все это оговорено заранее — можете не сомневаться! Это великолепнейший блеф, как в покере, еще не виданный доселе… Но вернемся к нашему делу. Помните фильм «Тарас Бульба» с Гарри Бауром в главной роли?
— Нет. Я тогда еще под стол пешком ходил.
— Так вот, я намерен сделать из этой повести кинодраму…
Он с воодушевлением раскрыл нам свой проект и в заключение предложил мне роль в своем фильме. Я не мог отказаться наотрез.
— Дайте мне подумать. Для меня ваше предложение — полная неожиданность… такой тонкий образ…
Я путался в словах. Матильда наблюдала за мной суровым взглядом, поджав губы. Мелотти удивился:
— Это серьезная роль. Вы станете кинозвездой на другой же день.
— Такой шанс нельзя упускать, — пробормотала Матильда со злобной иронией в голосе.
— Вот именно! — подтвердил Мелотти. — Я рассчитываю на вас, дорогая мадам: постарайтесь уговорить мужа.
Конец трапезы был для меня кошмаром. Матильда кокетничала; Мелотти был польщен и лез из кожи вон, намечая главные сюжетные ходы будущего фильма, плавными движениями длинных пальцев старательно выстраивая в пространстве задуманные декорации. А я… я перебирал в уме упущенные возможности одну за другой. И все из-за чего? Господи, из-за чего? Из-за моей глупой ошибки вся моя жизнь катилась к чертям! Я улыбнулся, допивая ликер, которым нас угостили под занавес. Вроде бы клубничный. Мелотти засек эту улыбку.
— Ах! — сказал он. — Вот видите… До вас постепенно доходит… Об этой постановке еще заговорят.
Несчастный! Знал бы он, что у меня на душе! Я пообещал ему дать ответ как можно скорее, и мы расстались на дружеской ноте. Едва мы сели в машину, Матильда спросила:
— Ты принимаешь его предложение?
— Нет. Оно меня не интересует. Я резко тронул с места под жуткий скрип в коробке скоростей.
— Насколько я понимаю, — сказала Матильда, — телевидение тебя пугает? Мне это совершенно ясно… Зачем ты так мчишься? Мы не спешим… Я хочу, чтобы ты мне ответил. Телевидение тебя пугает?
— Эта роль не моего плана. Она расхохоталась.
— Лжец! Правда заключается в том, что ты больше не решаешься показаться на экране. Покончим с этим, Серж. Мне осточертело играть в прятки.
Я чуть не налетел на болвана, который выскочил слева, слепя фарами. Булонский лес был безлюден. Хорошее местечко для объяснений. Я сбавил скорость.
— Давай! — сказал я ей. — Выкладывай все начистоту.
— Это из-за Мериля, — начала она. — Ты боишься… Думаешь, я не поняла?
— Ладно, — сказал я. — Это из-за Мериля.
Я повернул к ней голову. Мне показалось, что у нее расширились глаза, полные тревоги и безумия.
— Остановись! — закричала она. — Остановись… Дай мне выйти.
Я прибавил скорости. Она хотела было открыть дверцу, но, не сумев, схватила меня за руку. Я попытался вырваться. Машину занесло. Фары осветили деревья вдоль дороги. Они надвигались с головокружительной быстротой. И все же у меня хватило времени осознать приближение чудовищного узловатого ствола, поблескивающего бурой корой. Он раскололся с оглушительным треском.
Глава 8
Такое впечатление, что пробираешься, пробираешься сквозь заросли, раздвигаешь лианы, сражаешься с чудищами в полумраке леса… А между тем где-то есть свет: его чувствуешь; иногда он вспыхивает… вдыхаешь какой-то запах… потом опять приходится блуждать; и снова тьма… Матильда… Она здесь… Она подает мне руку… за нами звонкая пустота… Мы спускаемся по ступеням… Да здравствует новобрачная!… Да здравствует господин мэр!… «Теперь мой черед угощать, молодой человек. Жермена, принеси нам рикар!» Теперь свет совсем близко… Большой сад залит солнцем… Оранжевый зонт… и внезапная боль… Чьи-то стоны… Голос издалека:
— Он приходит в себя.
Благотворная боль… Я жив… Я знаю… Я знаю, кто я такой… Голова просто разламывается… Но почему?
— Не надо двигаться!
Кто это говорит? Ах! Свет озаряет мою память… Он выхватывает ствол дерева, который вот-вот налетит на меня… Нет! Я не хочу, чтобы меня трогали.
— Господин Миркин…
Я возвращаюсь во тьму. Как мне хорошо в этом лесу… Голоса стихают. Главное, не покидать тьмы. Ни за что…
А потом мои глаза открываются, как занавес, который поднимается над пустой сценой. Кругом все белое — стены, кровать, стол, дверь. Больничная палата. Больничный запах. Мои ноги шевелятся. Руки слушаются. Но голова забинтована — тугая повязка унимает глухую боль, которая как бы стучит в глубине моих глазниц. А между тем я чувствую, что пришел в себя… как-то сразу… Я припоминаю удар. Снова вижу Матильду… Ее рука вцепилась в мою… Где она? Я в палате один. Меня посещает ужасная мысль. Как позвонить, как позвать кого-нибудь?.. Матильда! Мне очень нужна Матильда. Может, теперь она боится меня? Вот почему ее нет здесь, у моего изголовья. Она не желает больше меня видеть. Прости, Матильда… Разве эта авария не поможет нам помириться? Разве мы не сможем все начать сначала, скажи? Я был безумцем, пусть так. Но с этим покончено. Мое безумие переродилось в боль, и когда эта боль пройдет, я выздоровею. И стану другим человеком.
Дверь открывается. Медсестра плавно приближается к моей постели. Она свеженькая. У нее такие же голубые глаза, как и у меня. Она склоняется надо мной.
— Где Матильда?
— Тсс.
— Вчера вечером, помнится…
— Это было не вчера вечером… Это было на прошлой неделе… Вы восемь суток не приходили в сознание. Не двигайтесь. Сейчас придет врач.
Она уходит и улыбается мне издали, приложив палец к тубам. Восемь дней! Невероятно! Я прекрасно знаю, что это произошло только вчера вечером. В моей голове никакой путаницы. Но если так говорит сестра… Я слышу за дверью шаги. На этот раз доктор… Какое там! Мою кровать окружает группа ассистентов, которые пришли посмотреть на человека, чудом избежавшего гибели.
— Ну как? Пришли в себя? — спрашивает главный. Он поднимает мне одно веко, второе, теребит руку.
— Доктор, я…
— Вы возвращаетесь издалека, старина. Не надо волноваться.
Кто-то подкатывает к кровати столик с медикаментами, и чьи-то проворные руки колдуют над моей повязкой.
— Какого черта они не пристегивают ремни? — ворчит доктор. — И при малейшем толчке вылетают через ветровое стекло, если не разбиваются о зеркало заднего вида… Вы помните, что произошло?
— Да, прекрасно помню. Жена схватила меня за руку и…
— У вас нет провала в памяти?
— Нет. Я хорошо помню все, что было перед этим.
— Прекрасно!… Посмотрим рану. Он ощупывает мой череп, и я подскакиваю от острой боли.
— Отлично… Сначала можно было подумать, что вас скальпировали… Завтра снимут скобки… Легкой повязки будет достаточно… Да… вполне достаточно.
Он говорит. Говорит не умолкая. Такое впечатление, что он старается не оставить мне времени на вопросы. Меня ощупывают другие руки. Обмен замечаниями технического порядка. Медицинские термины. Мне надоело быть объектом изучения.
— Доктор… Где моя жена?
Группа перемещается. Столик отъезжает к двери. Ассистенты покидают палату один за другим.
— Доктор…
Врач садится на край постели рядом со мной. У него карие добрые глаза, сильная челюсть, под кожей играют желваки.
— Господин Миркин… коль скоро вы обрели память, то должны вспомнить, на какой скорости вели машину?
— Да, примерно семьдесят пять.
— Вы вцепились в руль. И это смягчило удар. А когда не за что уцепиться и сидишь со стороны дерева… Пауза. Я собираюсь с силами.