Меня сменяет Дерем. Он играет старика, мозг операции. У него красивый низкий голос; он выдает банальности с мрачной страстью. Я ухожу на цыпочках. Четыре часа. В коридоре я сталкиваюсь с Аллари.
— Ах! Миркин, у меня есть для тебя работенка, если ты свободен на будущей неделе.
— А что такое?
— Небольшая роль в детективном сериале.
— Сколько дней?
— Три-четыре. Ты умираешь почти в самом начале. В моих сериях русские недолговечны!
Разумеется, я соглашаюсь. Я прохожу через буфет, где в любой час дня и ночи лохматые личности жуют сандвичи. Я съедаю два вчерашних рогалика с привкусом прогорклого масла. Мерлен живет довольно далеко, в предместье Пуасоньер. Я безмятежно прикидываю свои пересадки в метро. Тревога меня покинула. Я чувствую себя пациентом, давшим согласие на операцию.
Дом не производит благоприятного впечатления. Прихожая также. Здесь скопилось слишком много тайных страданий. Мерлен распахивает передо мной дверь своего кабинета. Он толстый; отвислые щеки загораживают воротничок. У него редкие волосы, но кустистые брови. И глаза! Глаза усталые, с немного отсутствующим взглядом, не голубые, не серые, а туманные и не слишком обнадеживающие. Ему лет пятьдесят, как и его костюму, мебели, обоям. От него пахнет табаком, и он шумно дышит.
— Присаживайтесь.
Сам он садится во вращающееся кресло. Повсюду зеленые папки, как в налоговой инспекции маленького городка. Он угощает меня сигарой, подталкивает ко мне бензиновую зажигалку.
— Мсье Миркин… Серж… Он старательно выводит данные на карточке зеленого цвета.
— Возраст… профессия… домашний адрес… женат, разумеется… Итак, мсье Миркин, я слушаю вас.
Глава 3
Я и не подозревал, что это будет так мучительно. С чего начать? Следует ли все рассказать ему о наших интимных отношениях? Раздеть Матильду догола перед носом у этого толстяка? Мерлен пришел мне на помощь.
— Ваша жена вам изменяет?
— Да… я так думаю… У меня такое впечатление… Словом, это больше чем впечатление. Но я не знаю с кем.
— У вас есть доказательства?
— Ну, во-первых… моя жена очень красива…
— Мне потребуется фотография.
Он протянул тяжелую руку с пухлыми пальцами. На безымянном — очень широкое обручальное кольцо, какие носили прежде. Я дал ему фотографию, которой ужасно дорожил. Я сфотографировал Матильду в Булонском лесу, когда мы катались на лодке. Она, смеясь, глядела прямо в объектив. В тот день в ней было что-то живое, волнующее и вместе с тем неотразимо милое… красивое прирученное животное, игривое, слегка диковатое. Мерлен смотрел оценивающе, и вокруг его глаз собрались морщины, как гармошка фотоаппарата «Кодак». Я все сильнее сжимал кулаки — на мой взгляд, изучение снимка слишком затянулось.
— Весьма привлекательна, — наконец изрек Мерлен.
Именно это слово было способно причинить мне острейшую боль. Я хотел отнять у него снимок, но он прижал его к груди жестом игрока, который приберегает лучшую карту для последнего хода.
— Я вынужден оставить фотографию у себя… О! Временно… до окончания расследования.
— Берегите ее!
— Полноте! Он посмотрел на меня, как учитель на самого бестолкового ученика в классе.
— Мой агент умеет обращаться с такими вещами, — продолжал он. — Итак, у вас есть доказательства?..
Я как в воду бросился — стал рассказывать ему все: про наши первые ссоры, постоянную нужду в деньгах, тщеславие Матильды. Он нетерпеливо отмахнулся от моих слов.
— Это все не считается, — сказал он. — Пока что я вижу лишь начало разногласий, которые проистекают из-за того, что ваша жена зарабатывает больше вас и немножко опьянена успехом. В сущности, ну сколько она может зарабатывать в месяц? Три тысячи? Больше? Меньше? Если больше, меня бы это удивило… У вас с ней общий счет?
— Нет.
— Сколько времени вы женаты?
— Два года.
— Два года?
Похоже, он вкушал эту цифру, задумчиво ее пережевывал, в то время как его глаза задержались на моем не слишком свежем вельветовом костюме.
— Далее?
— Ну что ж, еще эпизод с поездкой в Морет… Я объяснил ему про показания счетчика километража. Похоже, это его позабавило.
— Разумеется, — допустил он, — это можно принять в качестве довода. Но у вас еще нет того, что называется доказательством… неопровержимым доказательством, каким могло бы явиться, к примеру, письмо.
Он чувствовал, что есть и нечто более интимное, более смачное, и хотел об этом услышать. И я рассказал ему про ожог, но так тихо, что он наклонился над письменным столом, чтобы расслышать. Он со знанием дела несколько раз покачал головой.
— Из вас выйдет превосходный детектив, мсье Миркин. Вот хоть и маленькая деталь, но весьма многозначительная.
— На сей раз вы мне верите?
— Да. Но вы не подозреваете никого персонально?
— Я подозреваю всех мужчин, которые к ней приближаются. А их так много! У нее такие обширные знакомства! Мне известно, что в полдень она встречалась с типом восточной наружности. Кто он такой?.. Не могу сказать. За ней придется следить целый день, не выпуская из виду. Вот поэтому я и обратился к вам.
— Догадывается ли она о чем-нибудь?
— О-о! Наверняка. Она прекрасно видит, что я несчастен и пытаюсь что-либо разузнать.
— Последний вопрос. Каковы ваши намерения?
— Развод, — ответил я. — Покончить с этим раз и навсегда. Жизнь, какую я веду, стала невыносимой.
— Адрес ее работодателя?
— Улица Пьера Шаррона, двенадцать. Своим крупным жирным почерком он занес в карточку и этот адрес.
— Марка машины?
— «Симка-1300», белого цвета.
— Номер? Я сообщил ему и номер, а также наш домашний адрес.
— Само собой, мой агент установит за вашей женой слежку уже с завтрашнего утра. Однако сомневаюсь, что его первые отчеты смогут внести ясность. К сожалению, такие дела продвигаются не так быстро, как хотелось бы. Объявите своей жене, что на следующей неделе вы будете очень заняты, и особенно… скажем, в понедельник и пятницу. Уточните, что в эти дни вы задержитесь с девяти утра до восьми вечера, к примеру на студии, поскольку у вас запись на радио.
— Нет ничего проще!
— Когда она почувствует, что у нее развязаны руки, она неизбежно совершит опрометчивый шаг, который и наведет нас на след. Вы согласны? Что касается оплаты, скажем, вы дадите мне авансом пятьсот франков. Позже я представлю вам ведомость с указанием всех расходов. Считайте, каждый день обойдется в пятьдесят франков… Если дело пойдет быстро, это составит всего где-то тысячу — тысячу двести франков… Так что заходите.
Я выписал чек и положил ему на письменный стол. Он до него не дотронулся, будто денежный вопрос его не волновал. Скрепив заполненную карточку и фотографию канцелярской скрепкой, он сунул их в конверт, на котором написал фломастером печатными буквами: «Дело Миркина». Потом долго, с наигранной сердечностью, пожимал мне руку. У дверей я обернулся… В этом грязном кабинете я оставлял раненый призрак Матильды. Прости, Матильда! Ведь я так хотел, чтобы…
В приемной находились две женщины. Я быстро прошел мимо, сделав вид, что почесываю лоб, чтобы скрыть от них лицо. Затем остановился в первом попавшемся на моем пути баре, решив выпить что придется… кажется, это было белое вино. Там сидели каменщики, они пили аперитив. Я не спешил вернуться домой и встретиться с Матильдой. Зачем? Чтобы лгать ей, в свою очередь? Но не поселиться же мне в отеле до конца слежки! Под каким предлогом? И на какие шиши? Я вернулся к восьми. Матильда хлопотала на кухне. Она готовила бутерброды. Еще одна деталь, о которой я позабыл поставить в известность Мерлена. В те редкие вечера, когда мы ужинали дома, это всегда была легкая закуска, всухомятку. Матильда ела, не присаживаясь к столу, приходила, уходила, клала свой хлеб куда попало. Никогда нормального ужина — вдвоем, в спокойной обстановке, не на бегу. Нередко она даже ограничивалась сухарем, листком салата, так как берегла фигуру. Единственное место, где мы встречались по-настоящему, была постель.