— Горячее еще, матушка, ешь. Дай-ка я медом тебе полью. А это барыня прислала.
— Какая барыня?
— А она мне не докладается! — оскалилась Лукея. — Оно мне, матушка, надо, не мне назначено, чего мне лезть. Ешь суп, пока не остыл, — и сменила гнев на милость: — Вдова какая-то, как и ты, запамятовала я ее фамилие… Козлова? Баранова? Вона и мешок с вещами она прислала, Никитка его вниз снес.
От Лукеи было мало толку, я, чуть не теряя сознание от голода, встала, заглянула в корзину и к своему счастью сразу увидела карточку. Ответный презент прислала мне моя добросердечная купчиха вместе с приглашением на чай.
— Бестолочь, — прошипела я, отламывая от свежайшей сайки огромный кусок и запихивая его в рот, одновременно зачерпывая ложкой суп. Мне не передались манеры дворяночки Веры, ела я точно так же, как и тридцать лет назад за своим шатающимся книжным прилавком — аккуратно, но жадно, по-простому, пусть вместо жиденькой лапшички на воде у меня теперь было парное мясо. — В следующий раз спрашивай, и гуся ощипывай как следует, руки не отвалятся!
Лукея посмотрела на меня оскорбленно, грохнула крышкой, под которой доходила опара, окунула палец в тесто, оценила готовность, вытерла палец о юбку и отвернулась. Пора ее рассчитать, подумала я, захочет вольную — дам, не захочет — верну Леониду. Сил моих больше нет каждый раз за обедом гнать от себя сцены ее стряпни.
Дети умаялись в парке и запросились спать раньше обычного, хотя Анфиса предупредила, что проснутся они с первыми петухами и покоя мне не дадут. Я вздохнула — она права, и попросила ее остаться на ночь. Лукея еще возилась на кухне с пирогами, я ушла в кабинет и слушала, как няньки готовят детей ко сну, а Лукея грохочет противнями.
За расчетами и попытками написать очередной синопсис я не услышала звонка, поняла, что кто-то пришел, лишь когда негромко закрылась дверь, и вышла в прихожую отсоединить звонок, чтобы вечерние визитеры не разбудили угомонившихся детей. Из кухни вышла Палашка, увидев меня, побледнела, губы у нее затряслись, она попятилась и прижалась к стене. Я смотрела на нее, пытаясь угадать, насколько сильным было ее грехопадение.
— Ты что пришла? — спросила я. — Я тебя не звала сюда.
Палашка указала на столик в прихожей, куда по обыкновению уже складывали всю дневную выручку из магазинов, пока Лев Львович ее не забирал и не пересчитывал.
— А приказчик где?
— В магазине, придет скоро, — пролепетала Палашка, еле живая от страха. Я покачала головой — нужно что-то решать, причем быстро.
— Завтра к Марфе сходишь, скажешь — пусть семян тебе отсыпет, — распорядилась я, и Палашка ополоумела от испуга. — Она поймет и тебе объяснит. Что за человек к тебе приходил, кто денег дал? — Палашка молчала, окончательно прибитая. — Жених?
Несмотря на мой богатый жизненный опыт, мне редко доводилось видеть у людей такое облегчение на лице. Палашка подняла голову, залилась краской и кивнула, не в состоянии вымолвить ни слова.
— Так, ладно… В следующий раз пусть ко мне зайдет, — раздраженно выдохнула я. — Там решу, что с тобой делать. Пошла вон.
Я закрыла за ней входную дверь, постояла, зашла на кухню. Лукея уже поставила пироги в печь и мыла посуду, я шикнула на нее, чтобы вела себя тише, но в целом не ее вина, что дети легли спать раньше. Я подошла к корзинке, поворошила ее, вытащила бутылку вина, поставила на стол, отломила мясной пирог, положила на тарелку вместе с парой яблок, опять закрылась в кабинете. Мне толком поесть некогда, черт возьми, но зато — зато я уже на плаву. Я просто умница. Совсем умницей я буду, когда закончу синопсис второго тома, а нужно еще десяток глав. Какую бы задницу уготовить этой страдающей овце, которая сюжет не двигает абсолютно?.. Утопить ее, что ли, чтобы потом кто-то выловил, и пусть ее примут за ту богатую даму, которая на нее набросилась на причале, ах да, для студентов тогда нужно вписать пояснение, что дамочке — барышне — тоже лет двадцать…
Не влететь бы мне с этой чертовой крепостной томов на пятнадцать, но ведь будут хорошо покупать, и влечу. Доживет страдалица до владычицы морской, а я — до невроза, а может, каким-то образом сподвигнуть читателей на фандом?.. Пусть сами себе насочиняют, что хочется?.. Но бесплатно.
Пришел Лев Львович с остатками выручки, мы рассыпали деньги по столу, Лев Львович разложил журналы, я убрала книжки. Я смотрела на приказчика и думала, что процесс нужно как-то оптимизировать, бедняге сложно каждый раз ютиться в моем кабинете, надо, надо что-то решать с новым жильем, как бы мне в этом доме ни нравилось. Да и вообще Льву Львовичу от меня житья уже нет, надо бы ему удобную отдельную конторку снять и толкового секретаря где-то найти…
Из прихожей донесся короткий болезненный вскрик, и я вздрогнула.
Глава тридцать первая
— Анфиса? — распахнув дверь, позвала я срывающимся голосом. Анфиса стояла чуть согнувшись, обхватив уже заметный животик, и прерывисто дышала, словно хотела заглушить боль. — Что с тобой?
В глазах ее блеснули слезы, она взглянула на меня, моля о помощи, но что за прок, я бесполезна! У Веры четверо детей, она могла бы подсказать, но у меня нет ее памяти, у меня есть деньги, и они не спасут, доктора коновалы, а пастыри приходят, когда все кончено. Я прижала ладонь ко рту, пытаясь не заорать от страха и бессилия.
На шум вышла Лукея, сцепила руки на груди, склонила голову. Вид у нее был настолько нахальный, что мне захотелось снять туфлю и как следует приложить старуху по наглой ряхе.
— Тянет, барыня, — простонала Анфиса, вымученно улыбаясь и стараясь не разреветься. Губы ее прыгали, она была бледной как смерть. — Будто бьет что-то…
Я опомнилась, подскочила и схватила ее за ледяную руку:
— Домой немедленно, к матери! Пусть отец Палашку пришлет, Лукея, беги за повитухой! Скажи, я заплачу ей. Хорошо заплачу. Ну, что встала?
— Да что, матушка, впервой брюхатую бабу тянет? — пробурчала Лукея, вытирая мокрые руки о юбку и никуда не торопясь. — Отлежится, не барыня, чай! Выносит, еще с десяток народит! Пойду я еще куда на ночь глядя…
— Рот свой поганый закрой! — рявкнула я, досадуя на дурную старуху. Своих детей у нее, возможно, и нет, но она повидала немало и знает, что делать, только вот заставить ее шевелиться можно разве что палками, и то не факт. Даже если я сейчас прикажу ей бежать за повитухой, с нее станется никуда не пойти, высекут потом, значит, высекут. — Или помоги мне, или вон пошла!
Продолжая гундеть, что девки ныне разнежились, а раньше в поле рожали, и ничего, Лукея убралась из квартиры. Анфиса немного порозовела и заупрямилась, убеждая меня, что все прошло, но я едва не вытолкала ее за дверь, взяв обещание лечь в постель и тотчас позвать повитуху. Меня знатно потряхивало. Бедная девочка так мечтала об этой беременности, пусть все обойдется, Всевидящая, ты же добра, неужели ты можешь смотреть на мучения равнодушно?
Я заглянула к Льву Львовичу, наказала разобраться с деньгами самому — ни разу он не дал повода в себе усомниться, впрочем, он знал, что я в любой момент могу за ним расчеты перепроверить. Заглянула на кухню — аппетит пропал, ни мясной пирог, ни с пылу с жару пирожки Лукеи не прельщали, с неприятно прыгающим сердцем я ушла в спальню и забралась с ногами на кровать. Утомившиеся дети спали, я держала на коленях раскрытую книгу об истории страны, но не читала, а смотрела на малышей и тонула в непередаваемой нежности. Какой же это выстраданный, великий дар — материнство! Какая же я счастливая, черт возьми!
Явилась Палашка, нечесаная до невозможности и ободранная, словно ей играли в футбол, Лев Львович, впустивший ее в квартиру, зрелищем впечатлился, но промолчал. Я велела Палашке помочь мне раздеться, затем отослала ее в закуток на кухне и легла. Из кабинета доносились успокаивающий перезвон монет, мерный стук счетов и бормотание Льва Львовича, потом и он ушел, Палашка закрыла за ним дверь, я встала и заперлась в своей спальне.