Он помнил ее взгляд, взгляд еще более тягостный от непонимания, от какого-то нелепого подозрения, чем могли быть любые неловкие слова.
Он поспешил добавить:
— Здесь есть другая комната, там, за дверью… А я буду спать в кресле…
— Я не хочу спать.
— Сейчас вам захочется. Как щека — не болит?
— Начинает болеть.
— Минутку. Я дам вам две таблетки аспирина.
— У меня есть, в сумочке.
Он перетащил плетеное кресло в ту комнату, которая впоследствии превратилась в столовую, и часов около трех, наконец, задремал. Впервые в его квартире спала женщина, и это приводило его в смятение, потому что он всегда думал, что всю жизнь будет один.
Наутро у нее поднялась температура. Он не спросил, как ее фамилия, ни даже, как ее имя. Пропитанное пылью черное платье валялось на полу рядом с потемневшими от пота туфлями со сбитыми каблучками. Грязные ноги торчали из-под одеяла. Волосы слиплись от крови, один глаз был окружен синевой.
— Никто не приходил?
— Нет.
— Посмотрите в окно. Меня никто не должен видеть. Не шатается ли по тротуару какой-либо мужчина?
Она потеряла свою уверенность прошлой ночью и тревожно вскакивала всякий раз, когда на лестнице слышались чьи-нибудь шаги.
— Это предупреждение.
— Что?
— То, что он мне сделал.
— Так вы знаете его?
Прошло две недели. На третий день он купил у старьевщика на улице Тампль небольшую складную железную кровать и по вечерам ставил ее в столовой. Ему приходилось просовывать ноги сквозь прутья решетки: ведь сначала на этой короткой кровати спал он.
Она уже бродила по квартире, босиком, в его халате, который заколола на себе булавками, как вдруг однажды утром, часов около одиннадцати, кто-то постучал в дверь. Приложив палец к губам и умоляюще взглянув на Жанте, она убежала и заперлась в умывальной.
Посетителем оказался Горд, тогда еще не такой толстый, не такой потный, потому что в тот день шел прохладный дождь. Еще не раскрыв рта, он оценивающим взглядом осмотрел комнату. Показав на дверь в столовую, он спросил:
— Она там?
— О ком вы говорите?
Он с презрительным видом протянул ему свое удостоверение.
— Девица Муссю. Жанна Муссю. Та, которую две недели назад заклеймил ее дружок. Что вы намерены с ней делать?
Он ничего не ответил, потому что в эту минуту еще не мог найти никакого ответа.
— Сегодня пятница, и вот вчера она уже во второй раз пропустила осмотр.
Жанте наивно спросил:
— Какой осмотр?
Горд посмотрел на него так, словно никогда в жизни не встречал подобного чудака.
— Медицинский осмотр. Уже не должен ли я подробно рассказать вам, что это такое? Когда женщина зарегистрирована как проститутка…
Жанте был уверен, что Жанна подслушивает за дверью, и это смущало его.
— А если она больше не хочет быть проституткой?
— Если так, то это уже будет не мое дело. Ей придется обратиться в полицию нравов, на набережной Орфевр, придется найти серьезного поручителя, средства к существованию, а также придется выполнить целый ряд формальностей…
— Но это возможно?
— Да, да! Все возможно, даже и это. У вас есть постоянная работа?
С насмешливой улыбкой он осматривал типографские буквы, уже тогда украшавшие стены.
— Так чем же вы, в сущности, занимаетесь?
— Я чертежник.
— И что это дает?
— Довольно, чтобы существовать.
— Холостяк?
Не снимая шляпы, инспектор ходил по комнате взад и вперед, зная не хуже, чем это знал его собеседник, что Жанна стоит за дверью. Он намеренно подходил время от времени к самой двери и останавливался, не открывая ее.
— Ну, как хотите… — вздохнул он, наконец.
Вот тут-то он и выглянул в окно, выходившее на улицу Сент-Аполлин, посмотрел на гостиницу напротив, потом перевел взгляд на покрасневшее лицо Жанте.
И вдруг сделал вывод:
— Но все это не мое дело… Этот фокус удается один раз на тысячу, и вы, как и все, имеете право попытать счастья… Пусть она зайдет к комиссару Депре, и лучше будет, если вместе с ней пойдете вы, захватив ваши документы, включая и справки от людей, у которых вы работаете… Не забудьте и справку о несудимости. Ну, а когда явится молодчик, вам останется только найти деньги, чтобы заплатить…
— За что заплатить?
— Эта публика… Знаете, когда у мужчины отнимают его женщину, тем самым у него отнимают заработок. Естественно, что надо возместить…
Дверь открылась, и Жанна сказала:
— Перестань, Бернар… Инспектор прав.
Было ровно три дня, как они стали говорить другу «ты», и после того, как это случилось впервые, он провел несколько часов, шагая по тротуарам и пытаясь осмыслить, что с ним произошло.