Внезапно рот Маркиза расползся в широкой улыбке.
— А ты мне нравишься! — воскликнул он.
— Естественно, — пожал плечами Рождественский Пастырь. — Я вообще нравлюсь людям.
— Думаю, мы можем прийти к соглашению.
— Обеспечьте мне безопасность передвижения и убежище, а я дам вам двадцать процентов.
Маркиз вытряхнул Мэллоя из кресла, сел сам.
— Пойди погуляй. Нам надо поговорить о делах.
Мэллой, несомненно, глубоко оскорбленный, поднялся с пола и ушел.
Маркиз вновь посмотрел на Рождественского Пастыря.
— О двадцати процентах не может быть и речи. Поэтому послушай мое предложение, приятель. Ты сообщаешь мне, какие планеты хочешь ограбить. Я даю тебе людей, сколько нужно для каждой операции, обеспечиваю безопасность и предоставляю убежище на любом из контролируемых мною миров. А добычу мы делим пополам.
— Я думал, что пятьдесят процентов — это ставка для тех, кому вы обеспечиваете «крышу». Партнеру предлагать такую ставку, мягко говоря, неприлично. Я соглашусь на четверть.
Маркиз повернулся к Найтхауку.
— Ты привез сюда хорошего человека, Джефферсон Найтхаук. Мне он действительно нравится. — И вновь сосредоточил внимание на Рождественском Пастыре. — Ты так мне нравишься, что меня устроит треть.
— Я согласен нравиться меньше, если вы возьмете тридцать процентов, — улыбнулся Рождественский Пастырь.
— А почему, собственно, нет? — Маркиз обхватил своей лапищей ладонь Рождественского Пастыря. — Договорились!
— Что ж, с вами приятно иметь дело. Я думаю, нашу сделку надо отметить. Лучшим сигньянским коньяком.
— Сейчас принесу бутылку из бара. — И Маркиз неторопливо выбрался из-за столика.
Он вернулся с бутылкой и тремя бокалами, поставил все на стол, небрежно разлил коньяк.
— За дружбу, партнерство и успех!
— За дружбу, партнерство и успех, — эхом отозвался Рождественский Пастырь.
— И за смерть, — добавил Найтхаук.
— Смерть? — переспросил Маркиз.
— А как в нашем деле иначе узнать, что ты добился успеха? — вопросом на вопрос ответил Найтхаук.
— Это справедливо, — кивнул Маркиз после короткого раздумья. — За смерть.
— Пусть она сначала заглянет к нашим врагам, а нас обойдет стороной, — заключил Рождественский Пастырь.
Если все обернется, как мне того хочется, подумал Найтхаук, тост может оказаться пророческим.
Глава 15
Найтхаук сидел в баре рядом с Ящерицей Мэллоем и во все глаза смотрел, как танцует Жемчужина Маракаибо. Его стакан стоял нетронутым, тонкая сигара потухла. Святой Ролик застыл на стойке в дюйме от левой руки молодого человека.
Рождественский Пастырь вошел в казино, заметил Найтхаука и направился прямо к нему. Скучающим взглядом окинул полуголую танцовщицу с синей кожей, заказал виски, взгромоздился на высокий стул.
— Закрой рот. Джефф. Мало ли что может в него залететь.
— Помолчите; — бросил Найтхаук, не отрывая взгляда от плавающей сцены.
— Я лишь пытался оказать тебе услугу. — Рождественский Пастырь пожал плечами. Кивком поприветствовал Мэллоя, подождал, пока ему принесут стакан, пригубил, протянул руку, чтобы погладить Ролика. Тот дозволял Рождественскому Пастырю прикасаться к себе, но не выказывал ни интереса, ни удовольствия, отказываясь мурлыкать или подкатиться ближе.
Наконец выступление закончилось, и Мелисенд покинула сцену.
— Никогда не отвлекайте меня, когда я смотрю, как она танцует. — Найтхаук наконец-то повернулся к Рождественскому Пастырю.
— Она не исчезнет, если ты выкроишь несколько секунд, чтобы поздороваться с другом. — Рождественский Пастырь поднялся. — Пройдем в кабинку. Сидеть там гораздо удобнее, а я — старик с полным букетом стариковских болячек.
Найтхаук и Мэллой взяли со стойки стаканы и последовали за ним. Ролик дважды пискнул, подпрыгнул, скатился на пол и быстро догнал их. Когда мужчины уселись в кабинке, он устроился на носке сапога Найтхаука.
— Ты проводишь слишком много времени, не отрывая от нее глаз, — заметил Рождественский Пастырь.
— Вам-то что до этого?
— Он влюблен, — с ухмылкой ввернул Мэллой.
— Может, кто-то скажет мне что-нибудь умное или хотя бы полезное? — раздраженно бросил Найтхаук.
— Я скажу, — кивнул Рождественский Пастырь. — Знаешь, по моему разумению, ты бы так и остался мальчишкой, даже если бы года, на которые ты выглядишь, соответствовали твоему истинному возрасту, а я-то знаю, что на самом деле ты гораздо моложе.
— Ближе к делу.
— Дело в том, мой юный друг, что ты страдаешь от первой любви. Тебе не понравится то, что я сейчас скажу, но можешь мне поверить: ты это переживешь.
— Я не хочу это пережить.
Мэллой улыбнулся.
— Никто не хочет.
— Я знаю, что ты мне опять не веришь, — продолжил Рождественский Пастырь, — но такие девушки, как она, идут по десятку за полкредитки. В любом Трейдтауне таких сотни.
— Таких, как она, больше нет! — рявкнул Найтхаук.
— От шлюх, парень, можно ждать только неприятностей.
— Поосторожнее с выражениями, — зловеще процедил Найтхаук. — Вы, конечно, мне друг, но такого я не позволю говорить о ней даже другу.
— Тебе бы лучше прислушаться к нему, — подлил масла в огонь Мэллой. Ему явно нравилось, что Найтхаука загнали в угол. — Ты действительно этого еще не знаешь, но многие женщины выглядят куда лучше.
— И среди них найдутся лишь немногие, кто перещеголяет ее по части предательства.
— Что значит «перещеголяет по части предательства»?
— Мне такие встречались, — ответил Рождественский Пастырь. — Их всегда тянет к сильному мужчине, точно так же, как тебя — к красотке.
— Значит, я докажу, что сильнее, чем он.
— Ты не понимаешь. Я говорю не о физической силе. От Маркиза она может уйти только к другому миллиардеру, или политику, или к кому-то еще, обладающему реальной властью. Но не к таким голодранцам, как ты или я.
— Вы ошибаетесь, — стоял на своем Найтхаук. — Я заставлю ее проникнуться ко мне самыми теплыми чувствами.
— Как? Убив ее защитника?
— Да уж, ей это понравится, — фыркнул Мэллой.
— Если ей нужен защитник, я смогу защищать ее куда лучше, чем он.
— От преступников — да. А вот от экономических неурядиц — сомневаюсь. — Рождественский Пастырь помолчал. — Отстань от нее, Джефферсон. Ничего хорошего из этого не получится. Поверь мне, я лицо незаинтересованное, — Вы ничего не понимаете, — голос Найтхаука переполняла душевная боль. — Я ее люблю.
— Ты прожил на свете четыре месяца и уже нашел единственную женщину, которую можешь полюбить? — со смешком спросил Мэллой.
— По-моему, ты выдаешь желаемое за действительное, — добавил Рождественский Пастырь. — Даже в твоем возрасте пора начать разбираться в собственных чувствах.
— Я хочу только ее.
— Я знаю. И советую обратить внимание на то, что она-то хочет не тебя.
— Да что вы понимаете? Выродок с кожей, как у ящерицы, и морщинистый старик! Вы сами хоть когда-нибудь влюблялись?
— Ты думаешь, что седые волосы и морщины мешают влюбляться? — хохотнул Рождественский Пастырь. — Допустим, я не вызываю эмоций у двадцатилетних женщин, но сие не означает, что они не вызывают эмоций у меня. — Он помолчал. — А если с возрастом у человека прибавляется ума, он понимает, что хотеть женщин и любить их — две большие разницы, и к последнему надо подходить с предельной осмотрительностью и тактом. Особенно если у него столько же врагов, сколько у меня или будет у тебя, если ты доживешь до моих лет.