Пришли они сюда, чтобы перемолвиться парой слов с шестнадцатилетней белой девицей по имени Долли Симмс.
— Есть у старухи Долли расовые предрассудки, как ты думаешь? — спросил Уэйд.
— Совсем никаких. Ее эта проблема не колышет, — сказал Бент. — Шляется с двумя черными нарко из-под Вашингтона. Крэк.
— Если Смайли поклялся на Книге, значит, так оно и есть…
Смайли был унылого вида стукачом, информатором, которого полицейские изредка использовали. Они держали его на крючке, ибо ему грозил пяток лет тюрьмы за вооруженное ограбление. Книгой звалась Библия. Бент, не стесняясь, довольно громко заявил, что сомневается, сказал им Смайли правду или нет. О том, что Долли Симмс жила с двумя черными фраерами из Вашингтона. Долли была профессиональной проституткой.
— А ты думаешь, она действительно приходит сюда поесть? — спросил Бент.
— Ты же слышал от Смайли. Каждый вечер, перед работенкой.
— Понимаешь, с трудом могу есть это дерьмо. Я же черный.
Оба засмеялись.
— Зато цыпленок ничего себе, — заметил Уэйд.
Бент посмотрел на блюдо коллеги.
— Сменили из-за Манделы здесь вывеску, стало быть, и название блюд надо было менять.
— Да нет, не надо, — сказал Уэйд. — Он и так заполучил почти два миллиона. И что? Призывает нас восстать и прикончить белый люд.
— Он так не говорил, — возразил Бент.
— Его жена говорила, там у себя дома, в Стране Алмазов, в ЮАР; сказала, что все мы, черные американцы, должны присоединиться к тамошним братьям, когда придет время драться с белыми в ЮАР. Ну разве не дерьмо все это, Чарли?
— У нас связи с Африкой.
— Ну ясно, конечно: можно подумать, что у миллионов черных этого города есть братья повсюду в южно-африканских анклавах.
— Но есть же, есть связи, — настаивал Бент. — Как-никак, а мы говорим и о наших здешних корнях.
— Какие еще тут корни?! Мои корни в Южной Каролине, где мама и папа родились, — сказал Уэйд. — А прежде — дедушка и бабушка. И знаешь, какие у них корни? Знаешь, откуда мои прабабки и прадеды? Из Ганы. Мы ее когда-то звали Золотой Берег. И уж это никак не по соседству с Южной Африкой.
— Не забывай, сколько рабов оттуда, — не унимался Бент.
— Нет. Большинство рабов не оттуда. Нет, сэр. Работорговля велась с Западной Африкой. Не веришь? Загляни в книжки, Чарли. Такие страны, как Дагомея, и Берег Слоновой Кости, и Гана, и Нигерия — все они у Гвинейского залива. Вот откуда шла работорговля. А иногда из Конго или Замбии. Ты что, об Африке вообще ничего не знаешь?
— Да нет, я знаю, где все эти места. — Бент был явно оскорблен.
— Нельсон Мандела просыпается, отсидев двадцать семь лет за решеткой, — сказал Уэйд, набирая пары, — и вот он приезжает сюда, еще шатаясь от долгой спячки, и вещает, как тип, который не знает, что уже весь мир сбросил с себя путы коммунизма. И призывает сцепить наши руки с руками наших черных южно-африканских братьев. Хотя, заметь себе, ни один из наших здешних братьев в первую голову не является выходцем оттуда. Он что, считает, что говорит с глупыми негритосами?
— Мне кажется, он тут сделал кое-что неплохо, — сказал Бент.
— А мне кажется, что он только все ухудшил, — категорически заявил Уэйд. — У нас здесь и так своих серьезных проблем невпроворот, и пышные парады в честь иностранных визитеров решить их не могут.
— Тогда зачем ты жрешь жареного цыпленка? — спросил Уэйд. — Раз уж ты такой заклятый белый-пребелый, почему бы не скушать кусочек хлеба без протеина, намазанный бесхолестериновым маргарином?
— Я — черный, — заявил Уэйд. — Поспорим на что хочешь, останешься без порток. Но я не южно-африканец, тоже спорю на что угодно… Ага, вот и она идет.
Он глядел на дверь. Бент заглянул через его плечо. Оба увидели девчонку — невысокого изнуренного подростка, весом не более сорока килограммов. На ней были красные шведские сапожки, черная юбчонка-мини и лавандового оттенка блузка, полускрывавшая тощую, куриную грудь. Вьющиеся волосы гармонировали с цветом сапог. На лбу было явное клеймо потаскухи, а на всем лице буквально пропечатано: наркоманка. Полицейские вскочили и ринулись к двери. Уж эту-то они бы не упустили.
— Мисс Симмс? — спросил Уэйд.
Зайдя справа, он встал между нею и дверью. Теперь не ускользнет. Бент стоял слева.
— Мы офицеры полиции, — сказал он, показывая жетон с эмблемой.
Это ее никак не тронуло. Моргнув, покосилась на жетон, затем взглянула сначала на Бента, потом на Уэйда. Они подумали, что ее мозг окаменел от наркотика. На часах было чуть больше семи, впереди трудная ночь, а Долли уже полностью вырубилась из всего.
— Мы хотели бы задать вам пару вопросов, — заявил Уэйд.
— О чем? — спросила она.
Тусклые глаза не могли сфокусироваться на чем-либо. На устах полуулыбка. Они гадали, на каком зелье она «торчала». Глаза Бента автоматически скользнули по ее голым рукам. Никаких следов шприца на коже. А короткая юбка не скрыла бы уколов на ногах.
— Давайте присядем, — предложил Бент.
— Конечно, — согласилась она.
Таить было нечего, все просто, обычно. Они подумали, что она легко расколется. Рутинная ситуация, почти совсем «вырубившаяся» проститутка и двое «легавых». Шли по одной улице, но по противоположным сторонам.
Присели в глубине заведения. Правда, мимо шел в туалет нескончаемый поток посетителей. Уэйд и Бент решили, что они направлялись туда сделать понюшку-другую, но полицейские охотились на убийцу, а не на жалких рабов дурмана. В принципе, это уже стало представлять проблему, едва город начал обрастать южными трущобами. На пустяки уже можно не обращать внимания. Когда кругом убивают, некогда гонять юнцов, занимающихся малеванием скабрезных надписей-графитти на стенах. Некогда штрафовать водителей трейлеров за подачу сигналов в запрещенных местах. Не хватало сил ловить людей, влетающих в подземку, не заплатив за проезд. Когда все усилия направлены на бой с убийцами, насильниками и бандитами, все остальное выглядит обычными издержками цивилизации.
— Расскажите нам о Сонни и Дикс, — сказал Уэйд.
— Я их не знаю, — ответила Долли. — Могу я что-нибудь поесть? Я пришла сюда, чтобы поесть.
— Разумеется. Что бы ты хотела, Долли?
— Мороженое, — сказала она. — И пожалуйста, с шоколадом.
Они взяли ей большую порцию шоколадного мороженого.
Она вдруг сказала, что ей хотелось бы и с ореховой присыпкой.
Официант взял вазочку, отнес к стойке и добавил присыпки. Когда он принес порцию, Долли немедленно взяла ложку и принялась уплетать мороженое.
— Мнака, — заметила она. — Вкусненько.
— Сонни и Дик, — сказал Бент. — Оба мужчины, оба черные.
— Я люблю черных мужчин. — Подмигнув, она облизала губы.
— Да, нам говорили.
— Мнака, — снова произнесла она, облизав ложку.
— Где они сейчас? — спросил Уэйд.
— Я их не знаю.
— Как фамилия Сонни? — допытывался Уэйд.
— Да не знаю же. — Она снова зачерпнула ложкой мороженое, опять облизала ее.
— А у Дика?
— И его не знаю.
— Помнишь, что было ночью в четверг?
— Не-а.
— Помнишь, где вы тогда были?
— К сожалению, нет. Не-а. А где я была?
— Примерно в десять вечера, немного позже. Помнишь?
— Простите, нет.
— Помнишь Слоун-стрит?
— Не-а.
— Дом 3341 по Слоун-стрит.
— Очень хорошее мороженое, — сказала она. — Вам надо попробовать. Хотите? — Она протянула ложку Бенту.
— На третьем этаже, — продолжал Уэйд. — Ты, Сонни и Дик. Варили наркоту на свечке.
— Наркоту не употребляю. Я чистенькая.
— Помнишь перестрелку?
— Ничего я такого не помню. Можно еще мороженого?
Они заказали вторую порцию. С присыпкой.
— Нет, вы определенно должны попробовать, — проговорила она. — Такая мнака.
— Один из твоих дружков заряжал девятимиллиметровый «узи», — сказал Уэйд.
— У-у! Это еще что такое? — спросила она.
— Большущий пистолет с магазином на двадцать пуль. Он в нас из него стрелял на лестнице, помнишь?