– Я умерла! – стучало в висках, – Катюха не соврала.
Лёля вскочила с места и побежала, не разбирая дороги. Теперь ей было всё равно.
– Я только хочу знать, что Алёшка жив, – думала она, – Хоть бы он был жив.
Лёля пронеслась до того места, где стояла ещё утром рота. Никого. Пусто. Ушли. Медленным шагом Лёля вернулась к берёзе, под которой обещала она встретиться вечером с Алёшкой. Ей больше некуда было идти. Она будет ждать его здесь. Всегда. Теперь у неё в запасе вечность. Лёля села под деревом и прикрыла глаза, погрузившись в темноту.
II
– Ребята, кажется этот последний, – парнишка в пятнистой форме низко склонился над корнями дерева.
Отряд поисковиков работал здесь уже вторую неделю, вахта подходила к концу. Они искали на месте, где предположительно, шестьдесят лет назад, в 1942-ом году, шёл короткий бой, здесь немцы напали на эвакуирующийся госпиталь, погибли почти все, выжили лишь четверо. Они-то и захоронили наспех всех погибших в братской могиле, в воронке из-под бомбы. Отряд поднял наверх уже тридцать останков, теперь предстояло установить их личности, и попытаться отыскать родных. Среди погибших была установлена личность Мещалкиной Ольги Михайловны, медицинской сестры, уроженки деревни Алиповки Н-ского края, погибшей в возрасте двадцати одного года.
Стоял солнечный летний день, священник совершал отпевание, пахло ладаном и зеленью, перед собравшимися людьми стояло тридцать, обитых красным сукном, гробов, в которых покоились воины, положившие за Отечество живот свой. Приехавшие родственники утирали слёзы, старые раны вновь давали о себе знать, но теперь боль ушла – их близкие найдены, отпеты, и теперь упокоятся с миром. А в стороне, под берёзами, стояли сейчас молоденькие сестрички, пожилой доктор с добрыми глазами и самокруточкой в уголке губ, да солдаты в форме.
– Ну что, девчата, можно и на покой? – улыбнулся Аркадий Иванович.
– Теперь можно, – ответили ему Полина и Катюшка.
Лёля стояла чуть поодаль и напряжённо всматривалась вдаль.
– А ты кого ждёшь, Олюшка? – позвал её Аркадий Иванович, – Иди к нам, батюшка уже заканчивает.
– Сейчас, сейчас, – проговорила Лёля, не отрывая глаз от дороги.
Вдруг на горизонте показался силуэт, он шёл прихрамывая.
– Он пришёл, как и обещал, – обернулась Лёля к своим и глаза её засияли, как звёздочки.
– Ну беги, беги к своему бойцу, – махнул рукой Аркадий Иванович.
И Лёля, словно только и ждавшая приказа командира, рванула с места. Она бежала по дороге, раскинув руки. А ей навстречу бежал смуглый, высокий солдат и кричал:
– Лёлька! Лёлька!
Наконец, Лёля добежала и, упав в объятия Алёшки, осыпала его поцелуями:
– Вот и ты, родной, вот и ты! Пришёл!
– А я до Берлина дошёл, Лёля, – улыбнулся Алёшка, – И даже домой вернулся в нашу деревню. Только старые раны дали о себе знать, я умер в 47-ом, Лёля. И всё ждал тебя.
– Отчего же мы не встретились раньше, Алёшка?
– Душа твоя была не отпета, не могла ты уйти от своего места. Знаешь сколько раз я водил сюда их?
Алёшка махнул рукой в сторону поисковиков, стоящих рядом с гробами.
– И вот они вас нашли. Тебя нашли, Лёля. Теперь мы всегда будем вместе.
– Всегда, – прошептала Лёля и прижалась к любимому.
– Ребята, пора! – позвал их Аркадий Иванович, затушив папироску, и отбросив в сторону.
Лёля с Алёшкой подошли к своим. Батюшка закончил отпевание. Внезапно с неба полился тёплый яркий свет, постепенно обволакивающий каждого из бойцов, волны света обнимали, ласкали, качали, свет становился всё ярче и ярче. Лёля с любовью смотрела в глаза Алёши и руки их переплелись. Девчата улыбались, солдаты, из бывших раненых, подмигивали сестричкам, а Аркадий Иванович притворно сердито качал головой. В последний раз бросили они взгляд в сторону своих родных, провожающих их в последний путь, и растаяли в этом ярком, неземном свете.
– И нет больше той любви, ежели кто положит жизнь свою за брата своего, – произнёс священник, – Вечная память павшим за Родину и положившим за Отечество живот свой. Вечный покой. Аминь.
Тайна старого колодца
Баба Маня жизнь прожила долгую, трудную. Девяносто восемь, почитай, исполнилось, когда на погост её понесли. Пятерых детей подняла, семнадцать внуков вынянчила, да правнуков с десяток. Все на её коленях пересидели до единого, ступени крыльца стёрты были добела от множества ног и ножек, что бегали и ступали по нему за все эти годы, всех принимала старая изба, которую ещё до войны поставил муж бабы Мани – Савелий Иваныч. В сорок первом ушёл он на фронт, да там и сгинул, пропал без вести в сорок третьем, где-то под Сталинградом, холодной суровою зимою. Баба Маня, тогда ещё просто Маня, вдовой осталась, с детьми мал-мала меньше. До последнего дня своей жизни, однако, ждала она своего Савоньку, не теряла надежды, что он жив, часто выходила к палисаднику и стояла, всматриваясь вдаль, за околицу – не спускается ли с пригорка знакомая фигура. Но не пришёл Савелий Иваныч, теперь уж там, чай, встретились.