Одним вечером Грег Граффин и Джей Бентли встретили Хетсона в Oki-Dog, круглосуточной хот-дог-забегаловке на пересечении улиц Уиллоуби и Франклин в Голливуде. У Граффина оказалась кассета с записями его группы, которую он вручил Хетсону. Тот с благодарностью принял ее и пообещал, что, если ему понравится, он позаботится о том, чтобы их музыку поставили на «Rock Radio Show» – полуночной передаче на самой влиятельной радиостанции страны, KROQ, на которой Хетсон будет гостем в ближайшие выходные. И он сдержал свое слово.
«Oki-Dog – это круглосуточная сосисочная, где после концертов тусовались панки, – вспоминает Хетсон. – Уж не знаю, поверил ли мне Грег, когда я пообещал поставить их музыку в эфире радио-шоу, но я был настроен серьезно. Тогда взаимовыручка была в порядке вещей. Мы прикрывали друг друга. Короче, я вручил кассету “ROQ” со словами: “Это новая группа из долины [Сан-Фернандо]”, – и они поставили их в эфир. Кажись, это была демозапись, которая вроде бы стала их первым синглом. Так я с ними и познакомился, и после этого мы подружились».
Чтобы записать свой грядущий полноформатный альбом, Bad Religion, как и многие группы в их положении, вынуждены были распрощаться со сном. Десять месяцев спустя после выхода их дебютного сингла на семидюймовой пластинке в январе 1980 года все еще подростковая группа принесла свежеиспеченную стопку песен в студию Track Record, что в Северном Голливуде. В течение следующих четырех месяцев они работали над альбомом, который, как ни странно, выйдет лишь год спустя под названием How Could Hell Be Any Worse?. На первый взгляд может показаться, что они слишком уж долго провозились, но это не так. Студия Track Record устроила аттракцион неслыханной щедрости, разрешив подросткам бесплатно записывать свой альбом в ночные часы, пока весь город спал. По факту How Could Hell Be Any Worse? был записан в течение трех месяцев, но то были короткие вспышки маниакальной активности, а не сосредоточенные двенадцать недель работы в студии. Большая часть альбома была записана всего за две ночи в ноябре 1980 года, а половину из получившихся треков свели в промежуточные дни.
После первоначального всплеска активности группа покинула студию и отправилась сочинять новые песни в «Адскую дыру» – зловонный гараж матери Граффина, который ребята использовали для репетиций. Но затею пришлось отложить из-за внезапной обиды их восемнадцатилетнего барабанщика. Твердо убежденный, что товарищи по Bad Religion не ценят его вклад в общее дело, Джей Зискраут решил без предупреждения уйти из группы. Это случилось так быстро, что он даже позабыл забрать свою барабанную установку. Его заменил Пит Файнстоун – друг ребят, которого можно было назвать роуди[4] группы. Затем последовали беспокойные репетиции, во время которых группа пыталась закончить свой альбом, параллельно доводя игру нового участника до нужного уровня. Bad Religion вернулись в Track Record в январе 1981 и за выходные записали двадцать девять минут и пятьдесят четыре секунды музыкального материала, который войдет в их первый двенадцатидюймовый лонгплей.
Сказать, что How Could Hell Be Any Worse? был шагом вперед, по сравнению с их первым EP, – значит, не сказать ничего. В первую очередь эта пластинка отличалась от подавляющего большинства альбомов того времени. Как правило, подростковые группы залитой солнцем Южной Калифорнии имели склонность либо упиваться своей ребяческой безбашенностью, либо из кожи вон лезли, чтобы шокировать аудиторию. Ни то, ни другое не относилось к Bad Religion. Их музыка, пускай и несложная, все же обладала уникальным почерком и была прогрессивной. Смелое и даже безрассудное решение группы собственноручно продюсировать свою пластинку принесло смешанный результат – сегодня звучание альбома кажется каким-то мутным, – но эта врожденная самоуверенность сослужит Bad Religion хорошую службу. Две самые удачные песни альбома – «We’re Only Gonna Die» и «Fuck Armageddon… This Is Hell» (эта песня намного лучше, чем можно судить по ее названию) за авторством Граффина и Гуревича соответственно – вышли такими новаторскими, что спокойно обходились без припевов. Теперь куда больше внимания уделялось музыкальной аранжировке и структуре песен. Но намного четче проступает характерный лирический стиль вокалистов: в нем сквозит какой-то человечный и добродушный пессимизм, который не скатывается до уровня истерики. В тексте песни к «We’re Only Gonna Die» – «человек прошлого исчез, современный человек встал у руля, / его мысли теперь о другом, его единственная цель – война» – Граффин дает ключ к пониманию, в каком направлении устремились его мысли. Бретт Гуревич развивал свой собственный лирический почерк. Гитарист в некотором смысле служил противовесом своему товарищу по группе, для которого стакан всегда был наполовину, а то и полностью, пуст. Но это лишь отчасти верно. Дни, когда Гуревич сможет написать двустишие типа «Совершил преступление в мягкой обложке, от этого у меня мурашки по коже», еще не наступили, но зарождающийся поэтический стиль явно просматривается в песнях альбома. «У вас два выбора: первый – развернуться и сражаться, / другой – бежать сломя голову в ночь», – такие варианты предложила группа в песне «Into the Night».