Сейчас София, на автомате участвуя в болтовне, лихо перебрасываясь шутками и подколками и белозубо хохоча, на самом деле испытывала самый настоящий адреналиновый приход. Острый чистый кайф расползался по венам, пропитывая все тело, покалывая кожу тоненькими иголочками, заставляя грудь вздыматься, жадно вдыхая свежий утренний воздух. После таких кульбитов она всегда особо остро чувствовала себя живой, молодой, сильной, способной, если понадобится, снести на своем пути горы и повернуть вспять реки. С нее словно разом смывало все мелкое, суетное, наносное-ненужное. Все исчезало прочь, и София выходила из воды, спрыгивала с мотоцикла, съезжала с особо крутой горнолыжной трассы… не новым человеком, нет. Это не изменяло ее, но как будто бы возвращало ей дистиллированную, концентрированную, очищенную от всего лишнего собственную сущность. Так было и сейчас.
– Вы позволите? Пара слов для интернет-портала «Без тормозов»… – прострекотал кто-то над ухом.
София обернулась и увидела рядом с собой какого-то верткого пацана с утиным носом и стоящей иглами челкой. Пацан аж подпрыгивал на месте от нетерпения, теребил висевшую на груди массивную камеру и смотрел на Софию так же, как смотрели все в этой компании, – восторженно и весело, явно предвкушая, какое дерзкое интервью сможет взять у такой обаятельной экстремалки.
София даже усмехнулась про себя этакой наивности, смерила пацана взглядом и отчеканила – негромко, но тем самым тоном, от которого вытягивались во фрунт топ-менеджеры принадлежавших ей заводов:
– Не позволю, – и, больше не удостаивая журналиста взглядом, обернулась к Дэну, брезгливо повела в его сторону плечом. – Дэн, это что? Я, кажется, ясно выразилась…
– Прости, прости, – забасил Дэн, прижимая лапищи к груди, видимо, чтобы более убедительно изобразить раскаяние. – Я сейчас разберусь…
Он ухватил пацана за тощее плечо и поволок куда-то, грохоча:
– Тебя кто сюда пустил, чучело? Сказано было, никаких съемок, никакой прессы…
София, посчитав ситуацию исчерпанной, больше уже в их сторону не смотрела, обернулась к остальным:
– Ладно, ребята! Рада была всех повидать. Но мне пора.
– Что, уже? – зашумели вокруг. – Чего так быстро? Оставайся, вечером сегодня Брент отжигать будет…
– Не могу, – коротко отозвалась София и, пожав кое-кому руки на прощание, зашагала в сторону каменной лестницы, ведущей на мост.
– Да что там у тебя за неотложные дела? – крикнул вслед кто-то. – Вселенную нужно спасать?
– Почти, – не останавливаясь, бросила София и, поравнявшись с ведущей на мост лестницей, заспешила вверх по ступенькам.
– Еще что-нибудь желаете? – дежурно улыбаясь, спросила девушка в форме Turkish Airlines.
София помотала головой и уточнила:
– Во сколько мы приземлимся?
– Самолет совершит посадку в аэропорту Порт Ататюрк города Стамбула через двадцать минут, – отрапортовала стюардесса.
– Отлично, – кивнула София и жестом дала понять, что больше не задерживает бортпроводницу.
За время полета она отлично выспалась. Эйфория, всегда накрывавшая ее после очередной сумасшедшей выходки, почти прошла, осталось только ощущение бодрости во всем теле. Теперь же нужно было привести себя в порядок перед грядущими свершениями.
Дотронувшись пальцами до волос, София убедилась, что они уже высохли. Затем поднялась с кресла и достала с багажной полки портплед. К счастью, в первом классе она сегодня летела одна, и потому ничто не помешало ей спокойно переодеться в строгий деловой костюм, провести расческой по волосам и слегка тронуть косметикой лицо. Быстро оглядев себя в зеркало, она осталась довольна увиденным. На нее смотрела уверенная в себе сильная тридцатипятилетняя женщина: ясные цепкие серые с прозеленью глаза, резкие скулы, твердый абрис рта, волевой подбородок. Из-под ворота белой блузки виднелся край украшавшей шею и плечо татуировки в полинезийском стиле – узор из расходящихся спиралей, зигзагов, овалов и треугольников, складывающихся в изображение черепахи – символа силы, физической и духовной. Оскаленного волка, расположившегося на левой лопатке Софии, сейчас видно не было. И все же она, как обычно, всем плечом ясно ощущала его присутствие. Ерунда, конечно, всего лишь рисунок чернилами на коже. И все же почему-то наличие подобных «оберегов» на теле Софии нравилось, они будто бы дополняли, оттачивали до совершенства ее образ.