– Отрезать, – произнесла я охрипшим голосом.
Винни поднял руки кверху.
– Не, не. Сначала ты должна заслужить свой дневной пропуск, милая. Тогда ты сможешь пойти на улицу с остальными, сходишь в «Суперкатс» или еще куда. Я не притронусь ни к чьим волосам.
Я облокотилась на стойку и ударила по ней кулаком.
– Сейчас. Мне нужно это сейчас.
– Puta madre, – прошептал он.[1]
Он толкнул дверь процедурной.
– Давай, пойдем. И не плачь. Для таких волос есть только один способ.
В столовой первой заговорила Айсис, она раскрыла свой маленький рот, и макароны с сыром выпали в тарелку.
– Отпад, Чак, ты только посмотри на себя![2]
Блю начала смеяться глубоким заразительным смехом, от которого Фрэнси вздрогнула; она сидела рядом и никогда не ела. Фрэнси тоже улыбнулась.
– Я тебя ненавижу, Молчаливая Сью, но ты гораздо лучше выглядишь. Почти человек.
Даже Винни присвистнул, орудуя электробритвой у меня на голове, волосы тяжелыми пучками падали на пол.
– Лицо. У девчонки, оказывается, есть лицо, – произнес он.
Я, не отрываясь, смотрела на себя в зеркало, в настоящее длинное зеркало на внутренней стороне двери процедурной. Я не опускала глаза ниже плеч, просто рассматривала лицо, но не слишком долго, потому что при взгляде на себя мне снова становилось грустно.
Когда я начала есть, девушки замолчали. Никогда бы не подумала, насколько это неловко – демонстрировать шрамы кучке девчонок, сплошь покрытых шрамами, но это так. Я смотрела только в тарелку.
После ужина я собиралась обыскать коробку с забытыми вещами, чтобы найти себе рубашку с длинными рукавами. Мне было холодно, и я чувствовала себя незащищенной. Мне не хватало дешевого кардигана горчичного цвета, который я носила до того, как убежать из дома. В нем я была укрыта и чувствовала себя в безопасности. Мне не хватало всей моей одежды. Не уличной, а той, давнишней – полосатых футболок, брюк в клетку и шерстяных шапок.
Айсис проглотила еду и спросила:
– Господи, Чак, где тебя подстригли? Ты что, на самом деле выходила в этот чертов город?
У Айсис подбородок как у терьера и нервное лицо. Она крутила между пальцами неопрятные завитки косичек. Остальные ждали. Луиза еле заметно улыбнулась мне с другого конца стола.
Я обожала разбивать стеклянные банки. Их надо ударять с силой, потому что стекло толстое. В отличие от другого стекла, банки разбиваются на толстые осколки – острые, изогнутые и переливающиеся. Они оставляют широкие и глубокие порезы. Толстые осколки легко отмывать и хранить, засунув в бархатный мешочек, и прятать в своей аптечке до следующего раза.
При мысли об этом меня охватил заранее ожидаемый озноб, что-то похожее я чувствовала в процедурной, и это недопустимо, по словам Каспер, это пусковой сигнал, и я видела, как некоторые девушки, например бледная Саша с глазами цвета моря, начинают хмуриться. Блю и Джен С. ждали с отрешенным выражением лица, вилко-ложки застыли в воздухе.
Мне казалось, я хочу им рассказать, мне казалось, что я хочу говорить. Я чувствовала гул в груди и думала, что, возможно, у меня получится что-нибудь произнести, хотя и не знала, как направить слова или что они будут значить, но я открыла рот…
Из глубины стола послышался голос Луизы, гортанный и приятный; группа, в которой она пела, называется «Нелюбимые».
– Стекло, – Луиза убирала за собой после ужина. Она любила перекусывать; немного одного, немного другого, никогда не задерживалась надолго. – Она использовала стекло. Завтрак безнадежных чемпионов.
Луиза пожала плечами, проплывая мимо нас с картонным стаканчиком, пластиковой тарелкой и вилко-ложкой в сторону мусорного ведра.
Сначала за столом все замерли, поскольку каждая думала и вспоминала свои любимые инструменты. И потом, наконец, атмосфера разрядилась.
– Это мощно, Чак, – ела и резюмировала Айсис.
Я таращилась на масляную гору макарон, одинокий рядок зеленой фасоли, коричневую лужицу яблочного мусса.
– Меня зовут не Чак, Айсис. Мое имя Чарли. Чарли Дэвис.
Мой голос был уже не хриплым. Он стал звонким как колокольчик.
– Ух ты. У кого-то, оказывается, есть голос, – произнесла Джен С.
Блю кивнула и пристально посмотрела на меня.
– Здесь, – сказала она, задумчиво потягивая кофе, – становится все интереснее.
Каспер улыбнулась мне.
– Большие перемены, – заметила она. – Заговорила. Обрезала волосы. Сняли повязки. Как ты себя чувствуешь?
Я потянулась к ее столу, чтобы взять бумагу и синюю ручку, но она возразила:
– Нет.
Черепаха в аквариуме остановилась, как будто тоже меня ждала. Ее крошечное тело раскачивалось на воде. Нравился ли ей этот маленький корабль на дне с отверстием, достаточно большим, чтобы ей удалось проплыть через него? А большой камень, на который она могла забираться, чтобы отдохнуть? Хотела ли она когда-нибудь выбраться оттуда?