– Почему?
– Много лет прошло. – Соня доела мясо и отодвинула тарелку. – Будь другом, достань из холодильника пакет с виноградным соком. Затея интересная, если не учитывать особенностей наших отношений.
– В смысле?
– Владь, ты маленький был, не понимал, да и не видел многого. – Соня вздохнула. – Я же с Дариком и остальными виделась в последний раз, когда мне было четырнадцать лет, а ему шестнадцать, такой возрастной разброс у нас. Я в то лето, что мы все гуляли вместе, была не слишком счастлива. А из Дарика и Таньки-Козявки полезло такое… в общем, были напряги, понимаешь?
– Честно говоря, нет.
Ничего более странного он не слышал. Они казались ему очень взрослыми и идеальными. Дети из Научного городка были внуками профессоров и других научных работников, но вряд ли это являлось причиной того, как они выглядели – Дариуш Андриевский, внук профессора филологии Андриевского, высокий, смуглый, с пронзительными синими глазам и волнистыми черными волосами. Дарик – так они его называли, знал все на свете, был ироничным, все понимающим, а временами веселым и язвительным. Татьяна Филатова, чье лицо сейчас смотрит с обложек модных журналов – супермодель, зарабатывающая сотни тысяч, – внучка профессора химии Огурцовой и дочь двух профессоров биологии, умная, начитанная Танька-Козявка, очень вредная – но как-то по-козявочьи, влюбленная в себя по уши и презирающая всех вокруг. Казалось, она знала о каждом нечто постыдное и щурилась презрительно. Еще была Анжелка – маленькая, хрупкая, шустрая как ящерица, с кожей цвета топленого молока, с искристыми карими глазами, осененными прекрасными ресницами, с тонким любопытным носиком и ярко накрашенными ногтями, Анжелка была пришлой, из местных, но прижилась у них, потому что отличалась яркой красотой совершенно особого свойства и откровенно зловредным нравом, выдержать который могла только Лиза, но лишь оттого, что она ни на что не обращала внимания, живя своей жизнью. И Соня. Все говорили, что Лизе досталась внешность, а Соне здоровье, но это лишь оттого, что Лиза была странная. Соня, белокурая и кудрявая, с глазами, меняющими цвет, как река в летний день, гибкая и длинноногая Соня, иногда улыбчивая и заинтересованно поглядывающая на мир, который переделывала как хотела – в своей голове, но чаще – задумчивая и неразговорчивая, по мнению Влада, была самой красивой из всех. Еще был Илья Миронов, внук знаменитого психиатра, профессора Миронова, всегда задумчивый, даже отрешенный, немного бледный, с коротко стриженными русыми волосами и лицом ангела. Он занимался какой-то зверской зарядкой с поднятием тяжестей, всерьез изучал иностранные языки и понятия не имел, что будет делать в жизни, но уж точно не торчать над книгами, как его дед и отец. И был Мишка, высокий, крепкий, с раскосыми темными глазами и слегка азиатской внешностью – его мать была наполовину китаянка. Мишка любил технику, разбирался в автомобилях и уже умел водить дедовскую «Победу». А о Машке и говорить нечего, сероглазая и смуглая, с пепельными вьющимися волосами и улыбкой Мальвины, она сражала бы наповал, если б вообще обращала на это внимание, но ее внимание было приковано к математике и клумбам, в которых она ковырялась целыми днями, когда не шла гулять с ватагой.
Каждый из них был словно сам по себе. Владу всегда казалось, что вот расходятся они вечером по домам, и если больше никогда в жизни не увидятся, это их не особенно расстроит. Они были каждый на своей волне, и только он был вместе с Соней. Но она далеко не всегда была с ним, даже если шла рядом, держа его за руку. Она словно пребывала где-то внутри себя, глядя на мир удивленными, а иногда настороженными глазами, которые меняли цвет, как хотели.
Но когда эта ватага собиралась вместе, то производила очень сильное впечатление. Они и по отдельности были красивы той красотой, которая заставляет впечатлительных дам восхищенно охать, но когда были вместе, это казалось нереальным. И он так привык восхищаться ими, что и представить себе не мог, что существуют какие-то «напряги». И даже сейчас, после стольких лет, он помнил восхищение, которое испытывал, когда шел в их компании, держась за Сонину руку.
– Ну, разное тогда случилось.
Соня поднялась и принялась собирать посуду. Он смотрел на нее, поражаясь, как много сохранила о ней его память – вот эта родинка на ее левой щеке, небольшая, темная родинка, он помнил ее, как помнил, что у Сони маленькие розовые ушки с блестящими сережками. Она всегда носила сережки, а еще у них с Лизой были одинаковые серебряные медальоны, с той только разницей, что на крышке Сониного был выгравирован ее знак зодиака – Рак, а на крышке медальона Лизы – Овен. Он помнил, как Соня говорила, что Рак – это фигня, вот если бы Весы или Дева, тогда можно было бы сделать красивую картинку, ну или на крайний случай – Скорпион, а Рак – это безобразие какое-то. Но картинка была симпатичная, крышку медальона украшали какие-то цветные камни, и Соня всегда носила его, как и Лиза. Эти медальоны сделал им дед, профессор Шумилов. Он умел делать, кажется, все на свете, даром что профессор.