Компьютер мелодично прозвенел и произнес нежным женским голосом:
— Вами получена новая почта.
Мистер Энканто поморщился. Сегодня он уже не ждал никаких писем и, честно говоря, не хотел их. Всему есть предел. Отвечать в таком состоянии, писать задушевно, нежно и велеречиво… Нет, как хотите, нет.
Повинуясь привычке, он открыл текст послания. И через мгновение на его совсем потерявших цвет, серо-седых губах проступила слабая, но удовлетворенная улыбка.
«Кому: ЗАСТЕНЧИВЫЙ.
От кого: ОБЪЯТИЯ.
Прости. Мне страшно жаль. Мне просто не хватило смелости, а потом, когда я уже набралась духу, — не хватило времени. Давай попробуем еще раз? Пожалуйста. Я все объясню, когда увидимся. Хотя ты, наверное, и так все понимаешь. Ты же всегда все понимаешь, правда? Ты же удивительный. Такой добрый, такой чуткий. Я очень хочу встретиться. Обещаю в обморок не падать. Виноватая и раскаивающаяся Эллен».
И в этот момент в дверь постучали. Настойчиво, сильно. Помертвев, мистер Энканто встал и пошел к двери.
— Кто это?
— Я хотел бы поговорить с мистером Энканто, — раздался с той стороны незнакомый, уверенный мужской голос. Совершенно, казалось, утратив свою железную волю, мистер Энканто, ни слова не говоря и ни о чем более не спрашивая, открыл дверь настежь.
Широко улыбаясь, вошел пожилой и очень тучный человек. Показал жетон.
— Детектив Кросс, полицейское управление Кливленда, — сказал он. — Вы мистер Энканто? Простите за поздний визит. Я хотел бы задать вам несколько вопросов…
Его мне сам Господь послал для начала, подумал мистер Энканто и закрыл дверь.
Тогда детектив Кросс увидел, что у мистера Энканто забинтована кисть руки, и улыбка сползла с его круглого, доброго лица.
Ресторан «Малибу».
Уже легче.
Уже легче, думал мистер Энканто, с пониманием и нежностью глядя, как неловко, едва помещаясь на стуле, сидит напротив него тщеславная и глупая клуша. Если бы не переезд, на детективе можно было бы остановиться. Но потребуется много сил, и Бог весть, сколько времени я буду устраиваться на новом месте… сколько времени пройдет до того, как удастся подкрепиться там. Чемодан мистер Энканто уже собрал, но на встречу с Эллен пошел, тем не менее. Впереди — долгий путь и неизвестность, надо быть в самой лучшей форме, какая только возможна.
Официант положил перед ним меню и зажег большую свечу, украшавшую их столик. Свеча горела на столе, вспомнил мистер Энканто, свеча горела… Как это сказать по-английски? Как передать тягучее и плавное, такое же славянское, как их просторные плоские славянские степи, без сочленений и стыков, перетекание слов одно в другое? Трудно… У нас более рваный язык, более дерганый, стремительный — как и наша жизнь. Слова нашинкованы мельче. Я бы смог, сумел, я был бы гений, если бы мне не мешали питаться и не кричали «ату!» лишь за то, что я подчиняюсь диктату природы. A candle burnt amid the table… Нет, лучше не просто «горела», но «горела, указывая путь». Путь друг к другу. Словно маяк путеводный. Так и красивее, и вернее по сути. A candle beaconed on the table, a candle beaconed…
— Здесь довольно дорого, но я угощаю, — произнесла Эллен одновременно и виновато, и капризно. Она хотела каяться, хотела демонстрировать полное раскаяние, но всем своим видом требовала, чтобы ей не мешали это делать, иначе она обидится не на шутку.
— Что? — с трудом отрываясь от некстати забившего в мозгу фонтана вариантов, спросил мистер Энканто.
Эллен потянулась через столик и попыталась отобрать у него меню.
— Я виновата перед тобой, и я угощаю сегодня, — сообщила она.
Мистер Энканто не отдал ей меню, но поглядел на нее нежно и благодарно.
— Ну что ты… — мягко произнес он.
— Я тебя прошу.
Мистер Энканто, чуть исподлобья глядя на женщину лучистым, всепрощающим и все-понимающим взором, отрицательно покачал головой. Эллен поджала губы. Он в свою очередь потянулся через столик и ласково дотронулся кончиками пальцев до ее пухлой руки. Манжета чуть задралась, и Эллен с содроганием уставилась на розовое пятно на коже мистера Энканто, шелушащееся чуть выше запястья. Мистер Энканто спокойно убрал руку и поправил рукав. Эллен подняла на него виноватые глаза.