Мы как раз въезжаем на последний мост. Дороги пусты, ночь безлунная. Прилив высокий, и в воздухе витает острый запах морской воды. Я вижу боковую улочку, идущую вдоль болота.
— Поверни направо, — говорю я.
Таксист делает, как я прошу. Он медленно едет по узкой боковой улочке. Дорога петляет, огибая болото и соленую воду. Мы подъезжаем к нескольким арендуемым домам на сваях. Они кажутся пустыми.
— Останови здесь, — говорю я, когда мы подъезжаем к одному из домов на сваях с видом на соленую воду.
— Тысяча девятьсот шестьдесят пятый, — говорит он и полуоборачивается на сиденье, чтобы посмотреть на меня. — До Победы было далеко. — И снова его взгляд скользит по моей груди и задерживается на ней.
— Все при мне, — говорю я, а затем пускаю в ход силу обольщения. Я откидываюсь на спинку сиденья, грудь выпячивается из-под рубашки, и взгляд таксиста прикован к ней, будто он никогда раньше не видел сиськи. Я медленно опускаю пальцы к вороту рубашки, и таксист чуть не пускает на себя слюни. Он так увлечен тем, что пальцы шарят так близко к моей груди, пытаясь достать то, что он считает платой за такси, что не замечает, что происходит на самом деле. Разделяющая нас пластиковая перегородка разлетается вдребезги, когда я поднимаю ногу и ударяю по ней каблуком. Таксист в шоке смотрит на меня, открыв рот. Одной рукой я хватаю его за воротник рубашки и тащу через сиденье, прямо сквозь оставшиеся осколки пластикового стекла. На заднем сиденье я сажусь на него верхом, и на долю секунды его глаза встречаются с моими и загораются. Его член твердеет подо мной, и я чуть не смеюсь. Этот ублюдок думает, что с ним можно потрахаться.
То, что внутри меня, теперь свободно. Я закрываю глаза, тело содрогается, но только на пару секунд. Когда я снова открываю глаза, ничего не вижу и ничего не чувствую. Я слышу только биение сердца. Звук крови, бегущей по венам. Это манит меня, дает волю моему желанию. Одним плавным движением я срываю тонкий слой его рубашки и впиваюсь в его грудь. Мои зубы прокусывают кожу, кости, мышцы, пока не раздается хлопок, и теплая жидкость не оседает на моем языке. Сейчас я в неистовстве поглощаю пищу, и пронзительные крики мужчины едва пробиваются сквозь мое внимание.
Эти крики быстро затихают.
Моя жажда, наконец, утолена.
Схватив его сброшенную и изодранную в клочья рубашку, я вытираю рот, лицо и слезаю с него. Выбираясь из такси, я оставляю дверцу открытой и начинаю трусцой подниматься по извилистой улице, огибающей болото. На мосту я срываюсь на бег. Соленый воздух хлещет меня по лицу и волосам, когда я набираю нечеловеческую скорость. Меня это устраивает. Я все равно больше не человек, так зачем на хрен человеческие качества? Я могу бежать, как гребаный ветер. И я это делаю.
Приближаясь к Виктории, я замедляюсь до скучного человеческого темпа. Внутри у меня все кипит; во мне трепещет сила, о существовании которой я и не подозревала. Я чувствую себя хорошо! Я жива! Бросив быстрый взгляд на встречное движение — в этот час его почти нет, но есть небольшая вереница машин — я спешу перейти улицу и замедляю шаг, переходя на тротуар. Как только добегаю до следующего квартала, меня хватают. Чья-то рука обхватывает меня за плечо, и я резко останавливаюсь…
— Райли. Проснись. — Чья-то рука трясет меня за плечо.
Голос приглушенный и доносится откуда-то издалека. Я не обращаю на него внимания, сбрасываю его руку. Изнеможение тянет меня вниз, подальше от голоса. Я сплю или иду по тротуару? В любом случае, я хочу оставаться на месте. Нет… с таким голосом.
— Райли! — На этот раз голос говорит, и рука трясет сильнее.
— Что? — Сердито говорю я и с трудом открываю глаза. Требуется несколько секунд, чтобы зрение и разум прояснились. Я сосредотачиваюсь на лице Эли. Осматриваю комнату. Мою комнату. Мне снится сон. Я медленно приподнимаюсь на локтях, затем сажусь.
Эли опускается на край кровати. Одной рукой он убирает волосы с моего лица и прижимается губами к моему лбу. Когда он отстраняется и смотрит на меня, я вижу беспокойство в его глазах.
— Что не так? — спрашиваю я, чувствую себя… грязной. Безобразно-грязной, будто мне нужно принять душ.