Она сделала шаг вперед и остановилась.
Рядом с дверью стоял Козантир, страж и лидер территории Маунт — Худ. Как всегда, когда Седрик видел ее, его глаза похолодели. Из — за ее матери. Как один из аватаров Бога, он действовал на благо клана. Ее мать действовала только ради собственного блага, поэтому они ненавидели друг друга. Эмма обошла его стороной и прошла дальше в комнату.
Мужчина с каштановыми волосами, чье обычно бледное лицо покраснело от похоти, встал у нее на пути. Он удивленно поднял брови.
— Эй, это Эмма. Приехала в трущобы вместе с остальными жителями города?
Несмотря на его оскорбительный тон, Эмма все еще чувствовала покалывание по спине.
Другой самец придвинулся ближе. Его широкие плечи заслонили свет позади него.
— Это ведь Эмма, не так ли? Ты сегодня очень хорошенькая. — Этот голос был удивительно глубоким и звучным, и интерес к нему вызвал в ней волну возбуждения.
Когда песня нужды, гудевшая в ее ушах, стала громче, ей удалось сфокусировать взгляд. Гавейн.
Мужчина был ненамного старше ее. Он сделал нож для мастера бардов. Его чудесные глаза были словно ясная синева летнего неба — и он хотел её.
Она вздрогнула, удивленная этим.
***
Эмма понятия не имела, сколько времени прошло, но ночь уже давно наступила. Стоя у столика с напитками, она пыталась собраться с мыслями.
Она была с несколькими самцами и наслаждалась спариванием, если только «наслаждением» можно было назвать что — то такое первобытное и неуправляемое. Некоторые мужчины были грубы, и она не знала, как их притормозить — или как притормозить себя, если уж на то пошло.
Она улыбнулась. Слава Матери, Гавейн был терпелив. Нежен. Он привел ее в комнату, снял с нее одежду и гладил каждый дюйм обнаженной кожи, пока все ее тело не задрожало от желания. Целовал, покусывал, облизывал.
Даже сейчас ее тело снова начало согреваться от воспоминаний. Затем он нежно уложил ее на покрытый подушками пол и расположил свой рот — рот — между ее ног. По милости Матери. Все в ней вышло из — под контроля. К тому времени, как он устроился над ней, она так отчаянно нуждалась в нем, что, когда он пронзил ее девственность, острая боль исчезла под чудесным ощущением наполненности.
Потом Гавейн обнимал ее, пока она дрожала. В комнате витал запах секса, мужского мускуса, ее желания — и ее крови.
Кровь. У нее шла кровь.
Когда она начала паниковать, он быстро объяснил ей, хотя и был удивлен, что ее мать не рассказала ей о таком элементарном факте жизни.
Присцилла Кавано была не слишком хорошей матерью. Эмма горевала, когда ее мать перешла к Богине, но чувство утраты было еще сильнее. Все шансы изменить их отношения исчезли. Она никогда не познает материнской любви или заботы.
Когда же она сделала судорожный вдох, то почувствовала, что ее тело снова начало возбуждаться. Жара полной луны не заботилась о трауре или упущенных шансах. Сегодня ночью физическое управляло ментальным, и все ее тело было сосредоточено на попытке спариться, забеременеть.
Почему никто никогда не говорил ей о том, каким ошеломляющим может быть Собрание? Она раздраженно рассмеялась. Да и кто бы стал с ней разговаривать? Та же самая мать, которая не объяснила, что влечет за собой первое спаривание? Несправедливо.
Ее наставник — бард никогда не обсуждал сходки иначе, чем в качестве основы для песен. Он был очень стар; возможно, он забыл, как действует полная луна на оборотня.
Потягивая яблочный сидр, она сосредоточилась на более радостных мыслях. В конце концов, теперь она знала все о Собраниях, верно? И ее не проигнорировали, как она боялась. Многие мужчины интересовались ею. Один оборотень даже похвалил ее размер и не стал над ней смеяться. Она прикусила губу. Конечно, его признательность не могла простираться дальше этой ночи, когда правили гормоны.
Но, о, это было так волнующе, когда к тебе прикасались и относились так же, как ко всем остальным.
— Эй, Эмма, ты сегодня прекрасно выглядишь. — Мужской тенор приятно резонировал.
Она обернулась.
О, Моя богиня, это был Гэри. На два года старше Эммы, сын Козантира был самым популярным мальчиком в средней школе. Он носил самую лучшую одежду, имел самую лучшую машину и теперь был сотрудником в банке своего отца. Он никогда не смотрел на нее, даже когда однажды споткнулся о ее ноги в школе.