— Думаю, самая ужасная вонь была, когда он забыл, что поставил вариться картошку. Вода испарилась, и картошка сгорела. Клянусь волосатыми яйцами Херне, весь дом вонял несколько дней.
Напряжение в ее груди ослабло.
— Но я испортила ужин. И теперь нам нечего есть.
— Вот почему Мать подарила нам рестораны и закусочные. Давай я быстренько приму душ, и мы все пойдем куда — нибудь перекусим.
Он отпустил ее и обхватил руками за талию, поднимая и ставя на ноги. Вместо того, чтобы отстраниться, он придвинулся достаточно близко, чтобы она почувствовала тепло его тела от бедер до плеч.
— Клянусь Богом, ты хорошо пахнешь.
Его губы коснулись ее волос.
Он был таким высоким, что ее глаза находились на уровне его груди. Она не могла не видеть, как его синяя рабочая рубашка обтягивает мощные грудные мышцы. Расстегнутые верхние пуговицы открывали взъерошенные каштановые волосы, и ей захотелось расстегнуть еще, провести по ним руками.
Каково было бы ощущать прикосновение его волос к ее коже? Ее груди? Она моргнула. Пресветлая Богиня, насколько неуместной была эта мысль?
Запрокинув голову, она попыталась не обращать внимания на сильную линию его шеи, квадратную челюсть, ямочку на подбородке. Нет, Эмма. Она не должна позволять себе так сильно тянуться к нему.
Слишком поздно. Его медленная улыбка сообщила ей, что он почувствовал её желание. Боже, как это унизительно. Где та самая глубокая, темная пещера, в которой можно спрятаться медведю?
— Эм. Я просто… — Ее слова затихли от вида голода в его глазах.
Его голос перешел в низкий рокот.
— Поскольку еще рановато приглашать тебя присоединиться ко мне в душе, тебе лучше уйти, дорогая.
Душ. С ним?
Жар пробежал по ее позвоночнику, опалил румянцем лицо и пробрал до самой сердцевины.
— А, точно. — Она отстранилась и направилась к лестнице. Если повезет, ее хромота скроет дрожь в коленях.
Он усмехнулся.
Похоже, не сработало.
***
В закусочной Энджи в центре Колд — Крик Райдер сидел со своей «семьей», наслаждаясь огромным куском вишневого пирога. В старомодном ресторане с потертыми деревянными полами и скатертями в синюю клетку на квадратных столах подавали домашнюю еду и пироги, которыми гордился бы любой шеф — повар.
Он вспомнил месиво жаркого, которое Эмма достала из духовки. Бедная медведица была так расстроена, что чуть не расплакалась. На секунду ему показалось, что она разыгрывает сцену в стиле Женевьевы, но Эмма не пользовалась духами, и он почувствовал запах ее огорчения. Она не притворялась.
Озноб медленно пополз вверх по его позвоночнику. Со времен Женевьевы он общался с женщинами только на Собраниях, посвященных спариванию. И его воздержание, возможно, затянулось. Возможно, Женевьева оказала на его жизнь более негативное влияние, чем он предполагал. Возможно, он стал немного циничным. А может просто умнее. Сложно сказать.
Он начинал понимать, что Эмму легко ранить. Уязвимая. Черт, по крайней мере, она пыталась готовить для них, чего Женевьева никогда не делала. Он должен был распознать ее смущение из — за того, что она не умеет готовить, и быть помягче. Бен быстрее сообразил.
Брат не был особенно красноречив — не то что, скажем, шериф, — но Бен обладал откровенно честным обаянием. Хорошо, что его сородич был рядом, чтобы успокоить медвежонка.
Райдер откусил еще кусочек пирога и стал слушать, как Бен рассказывает Эмме о некоторых местных «знаменитостях». Пьяница, который танцевал на барной стойке Калума, звучал интригующе, хотя и безрассудно, учитывая, что Козантир мог поджарить его одним прикосновением.
Когда Бен рассказал историю о том, как ненавидящий женщин Кахир выгнал чересчур напористую женщину из своей арендованной квартиры — и она была без одежды — Эмма рассмеялась. Красивым, гортанным смехом.
Райдер откинулся на спинку стула и изучал ее без всякого цинизма, что потребовало от него чудовищных усилий.
Она была очаровательной женщиной. Благодаря заботе Бена и тишине вечера она расслабилась. От счастья она сияла, как поздняя летняя луна. Так же ярко она сияла, когда пела прошлой ночью в таверне.
Ее пение…
Ей — Богу, ее изысканное контральто могло схватить мужчину за яйца и потащить за собой. Когда она запела Минетте, все в баре притихли, чтобы послушать ее, а она этого не заметила. Все ее внимание было сосредоточено на Минетте, и она удерживала внимание детеныша с помощью таланта очень искусного барда. Он все еще слышал ее.
Эти двое выглядели… трогательно… обнимаясь на диване. Его дочь выглядела довольной, как никогда. Эмма прекрасно ладила с детенышем. Черт, даже лучше, чем он сам. Эта крошка заставляла его чувствовать себя слишком большим, слишком грубым и совершенно растерянным. Самцы не растили детенышей — особенно самок.