Вот, указывается, как можно повернуть разговор о еще не прочитанной книге! А теперь я прошу читателей обо всем этом забыть и просто читать, если покажется интересно.
Вера Кетлинская
Часть первая
НАСТАЕТ ВЕЧЕР
Как бы ни был ярок и долог день, настает вечер.
…Мальчуган в матроске стоит на каменном спуске к воде и смотрит, как огненно сияют слоистые, вытянутые в длину облака за Петропавловской крепостью. «Ну пойдем, — тянет его мать, — вот и солнышко спать пошло». Мальчуган топает сапожком, мальчуган кричит: «Не надо! Пусть не уходит! Не хочу!»
…Сколько людей собралось в зале, все улыбаются и рукоплещут, когда из почетного кресла, где он сидел у всех на виду, неловко поднимается седой человек, обходит на негнущихся ногах подаренный ему телевизор и останавливается у трибуны. Впервые он слушал о себе только хорошее, его благодарили за многолетний труд, за энергию, за подготовку смены; он слушал, и вспоминал, и заново переживал то одно, то другое… Теперь надо благодарить самому и прощаться, а он смотрит на знакомые лица и вдруг представляет себе завтрашнее утро, когда незачем будет вставать, и бездельный день, и вечер у телевизора, и за этим днем — вереницу таких же дней… Он стоит онемелый, сразу ссутулившийся, тоненький вопль так и рвется: не хочу! — рвется и не вырывается наружу, а звенит где-то внутри, пока седой человек коротко и достойно говорит нужные слова…
…Женщина идет быстро и легко, с работы пешком — конец немалый, зато надышалась вволю, щеки горят от свежести ветра, наверно, так же, как у встречных девушек, — такие у них освеженные, раскрасневшиеся лица! Придя домой, она спешит к зеркалу, но застывает, удрученная: щеки желты, на обветренной коже резче обозначились морщины… «Не хочу! — беззвучно стонет женщина. — Не хочу стареть, во мне так много сил, зачем?!»
Но вечер наступает — не остановить.
Земля прокручивается как заведенная, переводя нас из праздника света в быстро наплывающую тьму, земля мчится по своей эллиптической орбите, отщелкивая годы, и последовательно неизменен круговорот жизни, сколько ни взывай: остановись, мгновение! Мгновения отлетают в прошлое, годы, десятилетия, века отлетают в прошлое, благодатное солнце, вытягивая в рост новые побеги, безжалостно высушивает старые ветви, молодому поколению наплевать на житейскую умудренность старших, они, самоуверенные первожители, заново проделают путь счастливых заблуждений и ошибок, а за ними уже нетерпеливо топают мальчишки и девчушки, жаждущие подрасти скорей, как можно скорей, потому что уверены — солнце сияет для них и вся жизнь принадлежит им…
Но что толку понимать неудержимый ход времени? Или это и есть мудрость, смиряющая готовый сорваться крик «не хочу»?.. Как ни грустно, настает пора итогов — пусть не самых последних, но все же…
Я сижу над заправленным в машинку листом. Начинать всегда трудно, а может, самое трудное — сегодняшняя страница, завтра самой трудной покажется другая. Не знаю, какая получится у меня книга и получится ли вообще, знаю только, что не могу не написать ее.
За окном вечер. Не аллегорический, а самый обыкновенный вечер. Мглистый сумрак медленно расползается по городу, сгущаясь в узких переулках и под арками ворот. Мое окно высоко. С высоты я вижу дома, дома, дома, и в каждом доме, сколько видит глаз, светлыми четырехугольниками обозначаются окна, с каждой минутой все больше освещенных окон. Город переходит на домашний, на вечерний ритм, он переводит дух, он глубоко и успокоенно дышит после дневного напряжения. Родной мой город, исхоженный вдоль и поперек, мое пристрастие, моя судьба! Иногда мне кажется, что в этом городе я своя, куда бы ни зашла, что в его домах нет для меня секретов. Разве я не пережила вместе с городом все, что выпало ему пережить за четыре с лишним десятилетия? И в пору самой лютой беды — разве не знала, какими помыслами и чувствами держатся мои сограждане? Разве мы не одно целое? С девчоночьих лет я знала твои фабрики и заводы, мой город, приглядывалась к твоим людям и писала о них как умела. Видела твоих людей работающими и думающими, идущими на подвиг и упрямо сопротивляющимися смерти, гневными и торжествующими. Я писала о них просто — и это была правда. Писала о них высокими словами — и это тоже была правда, ни об одном таком слове не жалею. Я старалась предугадать их поступки — и угадывала. Иной раз хвастала ими и своей причастностью к ним — и не стыжусь.