— Сегодня никак.
Сжав челюсти, он грозно вперился в расстояние между собою и дверью — и все! Никакой глыбы, никакой фосфоресценции, коридор как коридор.
— Если хочется, ты иди с ребятами.
— Ну-у…
Пауза становится затяжной. И все отвратительней думать, что она согласится и Виталька будет тут как тут со своими шуточками и анекдотами.
— А тебе чертить не нужно?
Сквозь черную коробку просвечивает ее неуверенная улыбка.
— В том-то и дело, что в воскресенье у меня намечено обязательно сделать один чертеж. А до того все просчитать!
— А если я тебе помогу? Ты же знаешь, у меня всегда была пятерка по черчению.
— Что ж тебе воскресный день терять, — мужественно говорит он и ждет, что она скажет. Но она гнет свое:
— Никто ничего не теряет. Ребята уже заняли очередь в кассу, ты подбежишь к началу, полтора часа — и все. Будешь считать завтра и в субботу, если не поспеешь — и утром в воскресенье, а я буду чертить хоть до ночи. И все быстро сделаем.
Он растерянно озирается. Он не может сказать, что при ней не до работы, какое там «быстро сделаем»! И что таких чертежей она не только не делала, но и не видала!.. А перед дверью его комнаты уже не глыба, а прямо-таки высочайшая гора с призывно сверкающей вершиной, с отвесными обрывами и глубокими расщелинами, соскользнешь — и крышка. Эверест или Джомолунгма — тоже где-то в Индии или около… А далеко за этим Эверестом или Джомолунгмой соблазна — стол и работа, его работа. Но от черной коробки телефона до того стола — не шагнуть.
— И фильм, говорят, очень хороший. С Банионисом.
— Вот и пойдем в воскресенье вечером, если успею с чертежом.
Он сам удивлен, как у него получился этот невероятный, непосильный шаг через Эверест. Перешагнул — и точка.
— Что делать, Ленок. Есть на свете гуляки и счастливчики, у которых на все хватает времени. А я трудяга. Ишак. Некоторые еще обзывают чудаком.
— Есть немножко, — говорит она, — так я возьму в предварительной на последний сеанс. И позвоню в субботу вечером.
Потом он снова сидит за столом и считает. Очень интересно получается. Да, очень интересные, убедительные цифры! Он улыбается и подмигивает им, этим цифрам. И самому себе. И вдруг понимает, что она все же придет на все воскресенье (со своими пятерками по черчению!) и вечером они пойдут в кино. Что ей Эвересты! — она запросто мелкими шажками обошла его, этот Эверест со всеми его обрывами и расщелинами… Что ж, если он посидит подольше ночью и сделает чертеж в карандаше, она вполне справится с тушью. И вообще она молодец. Ребята, наверно, сейчас ее уговаривают. А Виталька? Пойдет он в кино или увяжется провожать ее домой?..
Он заново переживает весь разговор и мысленно спотыкается на собственных словах — трудяга, ишак, есть счастливчики… фу, какое жалкое вранье! Никакой я не ишак и не несчастненький. Я, может, и есть счастливый, потому что делаю то, что хочу и люблю, и Лена это понимает, и если ей рассказать про Индию, тоже, наверно, поймет. Есть ведь — должно быть! — в самом человеке нечто, что важнее и шире самого отменного благополучия, зарплат и квартир, развлечений и даже интересных поездок. Есть разные способы жить…
Да, но если ей надоест?..
Холодея от этой мысли, он не позволяет себе обманываться: то, что он хочет и любит, не на пять месяцев, а на годы, может и на всю жизнь, и от этого он не откажется, потому что ему скучно быть ишаком и смотреть себе под ноги, он видит будущее техники и будет биться за п р е ж д е в р е м е н н о с т ь, потому что, если не начать вовремя, будет запоздание, отсталость, рутина… Плохо, что пока один, нужна пропасть знаний, пропасть работы. Вместе бы! Но, когда он хоть как-то оформит свое предложение, найдутся же люди! Главное — не психовать. Пусть не сразу найдутся, а пока железно трудиться и плевать на препятствия, И ни в чем не отступать.
Да, но если ей надоест?..
Когда у кого-либо в доме случается беда или ссора с соседями, нет лучшей слушательницы, чем Евгения Кирилловна. Она всегда посочувствует, а то и вмешается. Найти ее легко — если погода мало-мальски сносная, она часами сидит во дворе, в зеленом садике, устроенном рядом с детской площадкой. Врачи велели Евгении Кирилловне побольше дышать воздухом, а ходить ей трудно — под тяжестью располневшего тела ноги стали прибаливать и пухнуть. Многие знают, что ее собственная жизнь не задалась, но Евгения Кирилловна не распускается, одета опрятно и даже кокетливо, на садовом столике перед нею одна-две книги и школьная тетрадка, в которой она бисерным почерком записывает свои замечания или понравившиеся мысли. На вопросы соседей она отвечает уклончиво: